Сомнение было такое: прямо под плетнем присесть или вернуться на двор, в отхожее место.
Победила культурность. В последнее время очень Крюкову хотелось быть похожим на товарища Гвоздева, а тот нипочем не стал бы из-за лени под чужой забор гадить.
Повернулся Крюков, посеменил назад. В хату заходить не собирался. Но когда пробегал мимо, послышалось ему чудное: будто в доме баба голосит. Неоткуда там взяться бабе. Товарищ Гвоздев человек серьезный, по женской линии не озорует.
Любопытно стало ефрейтору, а нужда могла минутку и обождать. Подкрался к окошку, на цыпочки привстал.
И позабыл про революцию в брюхе.
Допрос
— Эх, Алексей Парисович, крепкий ты мужчина, да не железный. — Бочарова поняла, что помощник револьвера ей не отдаст, и говорила уже не зло — с горечью. — А большевики железные, ни перед чем не пасуют. Оттого и жмут они нас. Если мы стальными не сделаемся, Россию потеряем.
— Ты за порядок или за анархию? — Романов не спускал глаз с арестованного — тот был усажен к стене, на скамью. — Если человека без суда кончать, чем мы лучше их?
Гвоздев слушал спор молча, переводя взгляд с прапорщика на штабс-капитана и обратно. Выражение лица у председателя было заинтересованное, но ничуть не испуганное. Будто дискуссия шла не о его жизни и смерти.
— Коли так, увозить его надо. И поскорей. — Бочка оглянулась на незавешенные окна. — Прознают солдаты — отобьют. Я во дворе велосипед видала. Покачу в Ломницы, в штаб. Пусть дадут грузовик с конвоем. А потом надо в батальон поспешать. Времени мало… Как вы тут вдвоем с Шацкой — продержитесь?
— Продержимся. Я сейчас лампу загашу, чтоб никто не совался.
— А если этот накинется?
— Вот тогда я его пристрелю. С полным правом и огромным удовольствием.
Алексей положил перед собой на стол пистолет. «Наган» вернул начальнице — видно было, что она успокоилась.
Губы изменника тронула веселая улыбка.
— С чувством сказал, штабс-капитан. Верю. Повода меня кокнуть я тебе не дам, не надейся.
Бочарова заскрипела ступеньками крыльца. Звянькнула велосипедная цепь. В окно было видно, как по темной улице, вихляя, покатил странный силуэт: снизу тоненький, сверху тыквообразный.
— Сесть на табурет, лицом к стене, — приказал Алексей обозному. — Шацкая, вы за него отвечаете. Карабин держать наготове.
— Слушаюсь, господин штабс-капитан.
Теперь можно целиком сосредоточиться на Гвозде. Несколько секунд Романов рассматривал задержанного, прикидывая, как вести допрос. Председатель тоже разглядывал офицера — с насмешливым любопытством, будто какое-то невиданное насекомое.
Похоже, что товарищ председатель — крепкий орешек.
Огонек Алексей прикрутил до минимума, лампу переставил на подоконник. Если кто и заглянет через стекло, ничего не увидит, зато сам будет отлично просматриваться.
— Закурить можно? Папиросы здесь.
Гвоздев медленно показал на карман кителя.
— Нельзя. Одно движение — и… Палец у меня так и чешется — учтите. И помолчите пока что.
У Ефремова штабс-капитан спросил:
— Что вы передавали германцам?
— Не знаю я, Лёха знал. Я только шинелку держал.
Солдат хотел повернуться, но Шацкая, молодец, чуть тронула его штыком — сразу вжался в стену.
— Ты меня спроси, — предложил Гвоздь. — Лёха-покойник ни черта не знал. Жал на кнопочки по бумажке: то два раза коротко, то разок подлиннее… Я все-таки закурю.
И спокойно вынул из кармана портсигар. |