Левой рукой Романов схватил усатого под запястье, чтоб снова не полоснул клинком. Но и немец, здоровенный, багровомордый, тоже не растерялся — вцепился в правую руку, где «браунинг». Так и затоптались, будто в неуклюжем танце. Хрипели, били друг друга ногами и не чувствовали боли.

В жизни не видывал Алексей рожи гнуснее, чем у этого усатого. Ощеренный, будто бульдог, изо рта брызги слюны, и несет перегаром.

Легко, словно балерина, в окоп спрыгнула Саша.

— С этим я сам! Этого! — сдавленно крикнул Романов, мотнув головой в сторону оглушенного офицера.

Тот сидел на дне траншеи, держась за голову.

Саша направила на немца карабин.

— Ergeben Sie sich! — сказала она прерывающимся голосом.

Немец посмотрел на девушку и потянулся за упавшим на землю пистолетом.

Ствол карабина заходил ходуном.

— Крыса! Крыса! Стреляй! — заорал Алексей, пытаясь вырвать правую руку.

— Ergeben Sie sich, bitte… — повторила Шацкая и зажмурилась.

Романов ударил усатого лбом в нос — так, что хрустнуло. Высвободился, развернулся, вскинул «браунинг».

Два пистолетных выстрела грянули одновременно.

ПОБЕДА

Поле скорби

Бой завершился триумфально, выше самых оптимистичных ожиданий. Когда атака женского батальона не получила поддержки соседей, немцы срочно перебросили с флангов подкрепления в поддержку ландсверной роты. Именно в этот момент русские и перешли в наступление силами двух полков. Германцам, застигнутым на полпути со старой позиции на новую, пришлось не только очистить все три линии окопов, но и отойти на несколько километров за естественный рубеж, реку Кпыч.

Впервые за все месяцы революции наступательная операция русских увенчалась таким явным успехом. Были захвачены пленные, несколько пулеметов и бомбометная батарея, которая в азарте боя выдвинулась слишком далеко вперед.

Начальник дивизии, героически смотревшийся в окровавленных бинтах, показывал корреспондентам поле сражения.

— …Ударный батальон потерял примерно четверть личного состава. Имя каждой из этих женщин будет навечно высечено золотыми буквами на скрижалях истории, — говорил Бжозовский, сверкая глазами. Иеронима Казимировича лихорадило и немного мутило, но он чувствовал подъем после перенесенной опасности и, черт подери, победы. — Прапорщик Бочарова ранена. Я представлю ее к ордену Святого Георгия. Возможно позднее вы сможете взять у нее интервью — если позволят доктора.

Репортеры строчили в блокнотах, пугливо обходя мертвых и морщась от плача и стонов раненых, которых уносили и уводили санитары. Один господин из московской газеты тоже плакал и шепотом просил прощения за свою чувствительность.

Все завидовали американцу, потому что у того была с собой портативная фотокамера. Он носился взад и вперед, щелкая затвором.

— Минутку, господа…

Генерал увидел идущего по полю Гвоздева. Председатель шел вдоль колючей проволоки в сопровождении нескольких комитетчиков и говорил им что-то сердитое.

— Как видите, обошлись без вас! — торжествующе крикнул Бжозовский. — Опрокинули немцев!

— Народ поднялся, потому и опрокинули. А ради чего? — Гвоздев зло сплюнул. — Сколько баб молодых зря положили…

Он повернулся к генералу спиной и направился к траншее. Что-то там привлекло его внимание.

На краю окопа, свесив ноги, сидел штабс-капитан Романов. Рукав его гимнастерки был забрызган кровью, лицо не выражало никаких эмоций. На бруствере лежала девушка. Ее голова покоилась у штабс-капитана на коленях. Романов рассеянно гладил девушку по коротко стриженным волосам.