Что-то могло привлечь его внимание в утренней «Таймс» или же в вечерней «Глоуб» — например, заметка о французской вдове, которая отравила жертву необычайной смесью стрихнина и теперь подала последнюю безнадежную апелляцию в кассационный суд. Или же рассказ о странном происшествии на Гревской площади: отчаявшегося беднягу заставили опуститься на плаху, под лезвие беспощадной гильотины, а потом отрубленная голова упала в корзину, но все видели, как глаза несчастного, дернувшись, вперились в палача из рода Сансон. Но чаще всего Холмса интересовали короткие сообщения о головокружительной карьере какого-нибудь мелкого злодея, который сумел несказанно продвинуться в своем ремесле и перейти от жалких грабежей в трущобах Уайтчепела к вымогательству или даже убийству.

Сыщик снял с нижней полки увесистый том в переплете из мраморной бумаги, взмахом руки расчистил место на заваленном всякой всячиной «химическом» столе и водрузил альбом туда. Длинные проворные пальцы принялись листать шелестящие страницы, заклеенные газетными вырезками. Наконец он нашел нужное место — целую подборку с многочисленными пометками, сделанными красными чернилами. Я сумел разобрать слово «Рейхсанцайгер» и еще несколько фраз, моего скудного немецкого хватило, чтобы понять: говорилось там о некой конфиденциальной переписке. Время от времени с помощью старшего брата Холмсу удавалось раздобыть документы и отчеты, о которых еще не было известно общественности. Он провел пальцем по строчкам и ткнул в слова «Графиня Фландрии, Мария Луиза Александрина Каролина, принцесса Гогенцоллерн-Зигмаринген».

— Холмс, — сказал я, заглядывая ему через плечо, — вам явно известно больше моего.

Это прозвучало довольно глупо.

— К счастью своему, старые добрые английские обыватели, — с усмешкой отозвался мой друг, разглаживая страницу, — могут безмятежно спать в своих постелях. Они не знают о мрачной Европе, где, словно в стихах Мэтью Арнольда, схлестываются во тьме не ведающие ни о чем армии. Неизвестно им и о том, насколько близко несколько месяцев назад европейские державы подошли к ужасающей войне. И все благодаря Роудону Морану и его хозяевам, ибо существуют злодеи гораздо более могущественные, чем он сам. Они почти добились того, к чему стремятся все величайшие преступные заговоры современности. И причиненное ими зло еще не удалось исправить. Пока они лишь разминаются и ждут своего часа. Эти документы — явное тому доказательство.

— Но зачем им нужна война?

— Дорогой Ватсон, — произнес Холмс, окидывая меня сочувственным взглядом, — а зачем бакалейщику нужно, чтобы клиенты проголодались? А портному — чтобы одежда сносилась и обтрепалась? Кто сможет нажиться на войне в Европе? Разумеется, не те несчастные юные герои, которых тысячами будут уничтожать зловещие орудия, порожденные современной промышленной эпохой. И не простые обыватели, чьи дома будут обстреливать с земли и моря, а в скором будущем, вполне вероятно, еще и с воздуха. Кто же тогда?

— Торговцы смертью!

Когда-то при мне он сам назвал так Морана и его сообщников, а теперь я вспомнил это выражение.

— Очень хорошо, Ватсон, — спокойно кивнул Холмс. — А кто, как известно, возносит хвалу предприятиям Круппа, Максима — Норденфельда, Крезо, Кольта и Армстронга, Энфилда и Веблея? К чему довольствоваться одним лишь государством Конго и Трансваалем, когда спрос появится во всей Европе?

— Но в Европе пока не было войны. Что же они замышляют?

— Несколько месяцев назад, — промолвил Холмс, переворачивая страницу в альбоме, — они решили попробовать свои силы и попытались с помощью поддельных писем вынудить дипломатов начать смертельный танец.