Потратив шесть долларов на спиртное, к которому я не прикасался или, во всяком случае, оставлял недопитым, я наконец напал на след. Случилось это в «Лассо» — небольшом баре в узеньком, неприметном переулке. Заведение представляло собой несколько уменьшенную копию старинных ковбойских салунов — бычьи рога над стойкой, стулья и табуреты, обитые клепаной седельной кожей, на стенах — фотообои, изображавшие Палм-Спрингс в ту пору, когда городок был небольшим форпостом в пустыне. Времена эти, впрочем, были не так уж далеки. Владелец «Лассо» потратил немало усилий на то, чтобы воссоздать здесь традиции Дикого Запада, хотя в этих краях многие из них еще оставались сегодняшним днем.

В глубине зала двое хулиганского вида юнцов играли в шафлборд. Наблюдавший за игрой бармен вернулся на свое место, как только я сел у стойки. Это был моложавый мужчина в ковбойской рубашке и джинсах, подпоясанных широким ремнем из тисненой воловьей кожи.

Я заказал виски с содовой. Когда он налил мне, я показал ему фотографию и продекламировал свою маленькую речь. Он взглянул на меня, потом на фотографию и снова на меня, но без обычной жалостливо-насмешливой улыбки. У него были большие карие глаза, уголки которых были опущены вниз, что придавало ему сходство с коккер-спаниелем. Я прочел в них искреннее желание помочь.

— Да, я узнал ее, — сказал он. — Она была здесь вчера вечером. Вчера у нас тьма народу толклась, вы просто не поверите. По понедельникам людей поменьше — отдыхают после уик-энда.

— Как ее зовут? — спросил я, подумав про себя, что как-то слишком уж легко все получилось. Или выпитое по барам виски сделало меня слишком подозрительным?

— Я не расслышал. Они не у стойки сидели, а там, в зале, рядом со столиком для шафлборда. Выпивку я туда носил. Дайкири они заказывали.

— Они — это кто?

— Она была с каким-то мужчиной, — осторожно ответил он после паузы.

— Вы его знаете?

— Не то чтобы знаю, но несколько раз видел его здесь.

— Может быть, знаете, как его зовут?

— Возможно. Знал, по-моему, но из головы вылетело. — Он закурил сигарету, пытаясь придать лицу непроницаемое выражение, но это у него не получилось.

Сдача с десяти долларов, которые я ему дал, лежала на стойке бара между нами. Я пододвинул деньги ему.

— Опишите мне его, сможете?

— Может, смогу, а может, и нет. — Он поежился в своей ковбойке, с тоской глядя на деньги. — Я ведь не знаю, о чем идет речь, мистер. Если тут иском о разводе или еще чем таким пахнет, то мне языком болтать резону нет, потом по судам затаскают.

— Развод тут ни при чем, — заверил я его, добавив, что речь идет об ушедшей из дому дочери. Хотя если тут были замешаны люди вроде Даузера и Тарантини, дело этим наверняка не исчерпывалось. Однако бармену я о них ничего не сказал, да и сам постарался на время забыть эту парочку.

Но мой ковбой продолжал нервничать, не решаясь прикоснуться к долларовым бумажкам и серебру, которые лежали перед ним на глянцевитой черной поверхности стойки.

— Мне надо подумать, — выдавил он с мукой на лице. — Постараюсь вспомнить имя того парня.

Держась как можно небрежнее, он отошел к другому концу стойки и вытащил из-под нее телефонный аппарат. Он навалился на стойку, прикрывая телефон собственным телом, чтобы я не увидел, какой он набирает номер. Ответа он ждал долго. Когда ему наконец ответили, он заговорил очень тихо, в самую трубку.

Потом он быстрым шагом вернулся ко мне и взял со стойки мой пустой стакан.

— Выпьете что-нибудь еще, сэр?

Я взглянул на часы: почти полночь.