— И ты тогда в последний раз ее видел?

— Да, в последний раз. В конце июня, как я узнал, она уехала из этих мест.

— А с той поры ты когда-нибудь приходил на свое поле?

— Нет. Я обрабатывал монастырскую землю в основном возле Гайи, а это поле только теперь стало принадлежать нашей обители. Год назад, в начале октября, владелец Лонгнера Юдо Блаунт, у которого я арендовал этот участок, подарил Землю Горшечника аббатству в Хомонде. Прежде я и не собирался снова идти туда и не думал, что когда-нибудь услышу об этом месте.

— Или о Дженерис! — вставил до сих пор молчавший брат Кадфаэль. Он увидел, как после его замечания худое лицо Руалда исказила гримаса боли и стыда. Но даже этот укол он снес покорно, и через секунду выражение его лица вновь стало спокойным и умиротворенным.

— Я еще хочу спросить, — начал Кадфаэль, — с позволения отца аббата. Случалось ли тебе за все прожитые вместе с женою годы сомневаться в ее верности или в любви к тебе?

— Нет! — нисколько не колеблясь, отвечал Руалд. — Она всегда была верна и любила меня. Пожалуй, даже слишком сильно любила. Я вряд ли заслужил такое обожание. Я ведь привез ее из Уэльса — оторвал от родины… — Он задумался, стараясь как можно точнее выразить словами то, что он думал и чувствовал, и едва ли замечая тех, кто его слушал. — Так вот, я привез жену в чужой для нее край, где никто не говорил на ее родном языке, где все было ей непривычно. Только теперь я осознал, насколько больше она дала мне, чем я ей. И я не только не смог ее за это отблагодарить, но и сделал несчастной…

Хью поехал в сторону брода, свернув с широкой дороги, ведущей к часовне Святого Жиля, и направился вдоль берега по проселочной дороге. За деревьями, что окаймляли недавно вспаханный участок, начинались заливные луга, а за ними — невысокий лесистый склон, за которым на открытом пространстве находился манор Лонгнер, хорошо защищенный от наводнений. Одна сторона дома упиралась в склон, крутые каменные ступени вели к главному входу. Когда Хью въехал в открытые ворота, к нему подбежал конюх, ловко схватил поводья и осведомился, о чем доложить хозяину.

Молодой Юдо Блаунт, услышав внизу голоса, сам вышел посмотреть, кто это приехал. Он был знаком с шерифом графства и, тепло его приветствовав, пригласил в дом. Молодой владелец манора был человеком веселого и открытого нрава. Видно было, что он находится в гармонии со всем миром. Похороны отца семь месяцев назад, его героическая смерть тяжело переживались юношей, но в конечном счете это несчастье укрепило взаимное доверие и уважение между молодым господином и его арендаторами и служилым людом. Даже вилланы, трудившиеся на земле Блаунта, гордились своей причастностью к этому дому, глава которого, сражаясь вместе с Уильямом Мартелем, прикрывал отступление короля из Уилтона и погиб на поле брани. Молодому Блаунту едва исполнилось двадцать три года. Это был еще неопытный, не повидавший мир юноша, крепко привязанный к родной земле, как любой виллан — к своему господину. Он был довольно высокого роста, с приятными чертами лица, голубоглазый и светлокожий, с копной густых каштановых волос. Достойное управление доставшимся ему от отца и несколько запущенным еще во времена его деда манором было для молодого Юдо Блаунта предметом постоянных забот, но и доставляло ему радость.