— Как вам угодно.

— Вы ему сказали, что…

— Я сказала, что получила письмо от старого друга, который когда-то уехал в колонии.

Что ж, она подготовила почву. Я избавил ее от дальнейших расспросов.

— Выйдем…

— И куда пойдем?

— Не знаю, впрочем… Мы еще ни разу не шли рядом по улице…

— Вы правы, — согласилась она. — Это серьезно два шага, это тяжелее сделать.., чем что-либо другое.

Я оплатил счета, и мы вышли на бульвар Сен Жермен. Давно я тут не прогуливался. Последний раз, когда я был на этом перекрестке, здесь было меньше негров, не так оживленно, меньше машин. Шумная толпа немного пугала меня. Мне казалось невероятным, что вечерние газеты не сообщают о катастрофах в такой сутолоке.

Мы прошли сотню метров по направлению к Сен-Мишель.

— Все идет не так уж плохо, — заявила она. Я остановился.

— Как ваше имя?

— Официально меня зовут Анна-Мария, а для друзей — просто Мина.

Это «для друзей» мне понравилось. Кажется, я становился ревнив. Мина! Это могло показаться смешным, но я находил, что такое имя ей очень подходит.

На нем были не клетчатая рубашка, не бархатные брюки, не куртка из искусственной замши, как традиционно одеваются художники, а пиджак из верблюжьей шерсти. Он выглядел очень современно, немного дефинистом, но это было даже симпатично. Я опасался, что увижу ужасного ребенка, и был приятно удивлен, обнаружив человека непосредственного и очень хорошо владеющего собой.

Мина представила нас, и мы посмотрели друг на друга с некоторым недоверием, словно два боксера, которые еще никогда не встречались.

Я протянул ему руку.

— Очень рад, — произнес я.

Он тоже внимательно меня рассматривал.

— Значит, вы друг мамы? Она много говорила о вас в последнее время.

Мина покраснела и отвела взгляд. Наверное, это было глупо, но я был счастлив, что она много говорила обо мне, не будучи со мной знакома.

— Итак, вы вернулись из Африки?

— Да.

— Стоит рискнуть?

— Смотря кому.

— Художнику?

— О нет: слишком много ярких красок… И все это — творение Бога, понимаете? По сравнению с ним Ван Гог писал туманы.

Он рассмеялся.

— Вы любите живопись?

— Смотря какую… Нужно, чтобы она мне нравилась. Не все хорошие картины производят на меня неизгладимое впечатление.

— Я покажу вам свои.

— Буду рад.

Мы пошли ужинать в большой ресторан на Елисейских полях. Разговор поддерживал Доминик. Я ограничивался только репликами ему в ответ, а его мать слушала нас. Они сидели рядом друг с другом и казались скорее братом и сестрой, чем сыном и матерью.

Он, естественно, говорил о живописи, но не изображал из себя великого знатока. Иногда я терял нить разговора, думая о сложившейся ситуации. Вот уж действительно жизнь преподносит удивительные сюрпризы. Я сидел в этом ресторане с женщиной, которую еще не знал утром, и парнем, рассказывающим мне о влиянии брака на современную школу. Но самое необычное заключалось в том, что я серьезно думал жениться на этой женщине и стать отчимом этого взрослого блондина.

Я был выведен из задумчивости тишиной, установившейся за столом. Доминик, улыбаясь, смотрел на меня.

— Вы думаете о чем-то другом? — укоризненно заметил он.

— Да, извините меня. Я…

— Вы?

Я посмотрел на женщину с седыми волосами. Ее сиреневые глаза, спрятанные за сверкающими очками, следили за мной.