Но он промахнулся. И должен за это ответить. Иначе нельзя. Мы воины Аллаха и должны служить ему не щадя жизней своих! А если мы станем прощать, мы перестанем побеждать, перестанем быть воинами!
И опять все согласились. И даже приговоренный командир закивал. Потому что, наверное, так и должно быть, иначе неверных не победить!
– Пусть будет так, как решил Галиб. Если кто-то хочет решить по-другому, пусть выйдет вперед и скажет.
Никто не вышел и не сказал. Потому что всё правильно, всё так и должно быть. И все посмотрели на Галиба. Теперь уже почти восторженно. И Галиб встал, подошел к обреченному командиру, приблизил его к себе и обнял его. Как равного себе! И все взревели от восторга. И даже мрачные телохранители заулыбались.
– Галиб сказал, что придет к твоей семье. И придет на твои похороны. Он будет с тобой до самого конца, ибо любит тебя! Как любит всякого, кто пришел под его знамена! Но Галиб служит Аллаху и не может позволить себе жалости ни к неверным, ни к «братьям» своим, ни к себе самому. Только так можно победить! Аллах акбар!
И все закричали от восторга и ярости.
Хотя кто-то должен был лишиться глаза. Кто-то языка. Кто-то руки. А кто-то жизни. Такая вот жестокость. Особая, о которой заговорят. Все! На всех базарах, площадях и улицах. В каждом доме! И даже на женских их половинах. Потому что, если хочешь, чтобы тебя боялись чужие, – бей своих! Но не просто бей, а с фантазией. Особо изощренной!
Бей – и тебя полюбят, потому что все любят силу. И прибиваются к силе.
И любят справедливость. Если бьют за дело. А здесь все сошлось!
Слава Галибу! Всесильному. И справедливому!
Уф…
И почему то эти глаз, рука и язык впечатлили людей больше, чем казнь командира. Наверное, потому что «оптом» убивают здесь каждый день, а так чтобы частями нарезать…
– Галиб воин.
– Это да.
– Говорят, он на похороны пришел, и деньги семье дал, и дом обещал достроить.
– Да-да. Он сделает. Галиб – человек слова!
– И еще сказал сыновьям, что он теперь заменит им отца, а когда они подрастут, возьмет их к себе.
– Галиб справедливый. Он правильно все сделал.
– Теперь к нему пришло много новых бойцов. Но он берет не всех.
Разговоры… Разговоры… Разговоры…
Восток – это всегда разговоры. Из уст в уста, полушепотом, с намеками. Издревле, когда за лишнее слово на кол могли посадить. Впрочем, и теперь могут.
Галиб. Галиб. Галиб…
– Точно неизвестно. Какой-то новый командир, который сбил вокруг себя небольшое формирование. Лицо никому не показывает, ни с кем не говорит.
– Он что – немой или прокаженный, что молчит и в тряпки заворачивается?
– Да вроде нет.
– А почему тогда он так себя ведет? Странно!
– Клятву дал, что до победы над неверными будет молчать и закрывать лицо.
– Он что теперь всю жизнь рот не откроет?
– Получается так.
– И что мне докладывать в Центр – про молчанки какого-то местного полоумного, который вдруг, не понятно с чего, стал популярным среди местного населения. Что он реально сделал?
– Взорвал пассажирский автобус. Не очень удачно. Там были раненые и ни одного убитого.
– Отчего тогда такой шум?
– Он наказал исполнителей. |