|
Ступив на тротуар, он, как ни странно, подумал: «Нелли потерял жену, а вдовцом чувствую себя я!» Какая бессмыслица! Его мысли становились театром теней, сценой гиньоля [], где разыгрывается абсурдистская пьеса, которая пойдет без антракта до Зининого звонка. Он никак не мог вспомнить, где поставил машину, и, наконец припомнив, что на вокзале, побрел в отель пешком.
— Если мне позвонят, — сказал он портье, — я у себя в номере. Он пропустил время обеда. Есть ему не хотелось. Растянувшись на постели, он пытался осмыслить последние события. Одна часть его «я» старалась подкорректировать события, предотвратить драму; другая относила вину на его счет. Ведь если бы он не попросил супругов Нелли принять на себя заботу о Зине, глупейшим образом не влюбился в нее, подталкиваемый ревностью, не начал выслеживать ее, а затем не встревожил своим звонком Мари-Анн… и, главное, не попросил ее ничего не говорить мужу… К чему эти рассуждения? С первого дня он поступал так, словно жестокая судьба воспользовалась им, чтобы Мари-Анн отправилась на эту виллу. Он никому не желал зла, однако виновник — он! И никто не предъявит ему счетов! Это ужасно смешно! Тот, кто страховал жизнь, подталкивал людей к смерти. Какая же он, Лоб, зловещая марионетка!… А по возвращении в Женеву, всеми почитаемый и уважаемый, он, несомненно, продолжит свою непыльную работенку поставщика смерти… Почему бы и нет? Кондиционер не справлялся с жарой. Лоб отправился под душ с желанием отмыться и охладиться. Телефонный звонок застал его голым и мокрым. Он чуть не выронил скользкую трубку. — Лоб у телефона. — Говорит Бонатти. Не знаете ли вы, где малышка?! — Зина? — Разумеется. Ее ищут уже битый час. Она и не отлучалась, и дома ее нет. — Не знаю. — Черт побери! Этого только не хватало! — Вы звонили в магазин мсье Нелли? — А как же? Но там ее никто не видел. Мне следовало это предусмотреть. Она удрала, потаскушка!… — Это исключено! — Будь у вас за плечами мой двадцатилетний стаж, вы никогда больше не посмели бы так сказать… — Непременно сообщите мне, если что-нибудь узнаете. Некоторое время спустя Лоб почувствовал, что замерз, и оделся ощупью, как слепой. Телефон зазвонил опять. Голос Нелли: — Бонатти вам сообщил?.. — Да… Я ничего не понимаю. — Могу я прийти? — Да, и поскорее. Жду вас внизу… Обсудим, что можно предпринять. Но Лоб знал, что ничего уже предпринять нельзя — ни Нелли, ни кому-нибудь другому. Он представил себе, как инспектора полиции, смешавшись с толпой пассажиров на вокзале, аэродроме, готовы обрушить кулак на хрупкое плечо, защелкнуть наручники, как защелкивается капкан. У него ныло все тело, кости. Ему следовало бы сразу сдаться полиции, ведь единственным виновным являлся он сам. Нелли не замедлил прибыть. — У вас изнуренный вид, — заметил Лоб. — И у вас не намного лучше. Выбрав кресла в сторонке, они заказали два коньяка с водой. Пить и разговаривать! Разговаривать и пить! И подкарауливать телефонный звонок. Выбора не было. Репродуктор на набережной оповещал о празднике цветов и фейерверке.
— Вам следует вернуться домой, — сказал он Нелли. — Мне некуда спешить, — отвечал Нелли. — Некуда спешить! — Она не позвонит мне. С чего бы она стала мне звонить до встречи с Бонатти?! Нелли открыл еще одну пачку сигарет и поставил рядом со своей зажигалкой, между стаканами. — Она непременно сообщит нам, что и как. |
