— Что же там было?

— Там, в той комнате, на кушетке спала художница.

— Вы о ком говорите — об Альме или о Синтии?

— Я говорю о той, у которой карие глаза и вздернутый носик, о той, с которой вы обедали в китайском ресторане «Голубой Дракон». Волосы у нее медного цвета, как облака на закате.

— Это была Синтия, — сказал Терри. — Продолжайте, пожалуйста.

— Мандра вежливо выслушал меня. Перед тем как я ушла, он обещал, что не будет больше заниматься торговлей опиумом. В нем было что-то такое, что произвело на меня приятное впечатление. Он властный, непорядочный, жестокий, но он не лгал.

— Соу Ха, — сказал Терри, — мне очень нужно увидеть эту женщину, Хуаниту, и поговорить с ней.

В глазах ее мелькнуло что-то, и он понял, что его просьба больно задела ее.

— Вы сделали бы для меня столько же, сколько делаете теперь для художницы? — спросила она.

Он приблизился к ней.

— Не исключено, Вышитое Сияние, что именно теперь для вас я делаю столько же, сколько и для нее. Она вопросительно подняла брови.

— Когда прокурор округа выслушает ваш рассказ, — пояснил Терри, — а рано или поздно он непременно его выслушает, он придет к выводу, что последними видели Мандру в живых два человека: американка и китаянка. Мандру убили китайским оружием.

— Вы хотите сказать, что Мандру убила либо художница, либо я?

— Я говорю лишь о том, к какому выводу может прийти прокурор.

Лицо ее было совершенно непроницаемым. Без всякого выражения она произнесла:

— А если бы это я убила Мандру и спасти художницу от обвинения в убийстве можно было бы лишь в том случае, если бы я сама явилась в полицию и призналась в совершенном мною преступлении… Вы попросили бы у меня этой жертвы, Перворожденный?

Терри пристально посмотрел на нее.

— Ответьте же мне, — настойчиво потребовала она. — Почему вы задаете этот вопрос?

— Мать ранит свою душу, чтобы спасти куклу своего ребенка, зная при этом, что спасает всего лишь игрушку, но игрушку, которую любит ее дитя.

Пытаясь как-то смягчить это горькое замечание, он рассмеялся:

— Но я ведь не ребенок, вы не мать, а художница — не кукла.

Не вымолвив ни слова, она подошла к зеркалу, поправила шляпку, достала из сумочки румяна, коснулась ими своих щек и затем кончиком пальца ловко накрасила губы. За все это время она так и не произнесла ни слова. Взглянув напоследок еще раз на себя в зеркало, она повернулась к Терри:

— Я готова.

Они отправились на машине Терри. Соу Ха указывала Терри дорогу в лабиринте неотличимых друг от друга улиц, располагавшихся к северу и востоку от Чайнатаун.

— Поверните направо и остановите машину у тротуара.

Терри крутанул руль, притормозил и остановился. Соу Ха открыла дверцу и выпрыгнула раньше, чем Терри успел выключить зажигание и фары. Когда он вышел из машины, Соу Ха властно взяла его под руку и сказала:

— Помните, вы мой друг, всего лишь друг.

Едва они преодолели два узких лестничных пролета, как вдруг ощутили острый запах чеснока и кислого вина, столь характерный для итальянской и испанской кухни. Запахом этим, казалось, было пропитано все вокруг. Они поднялись на второй этаж, повернули направо и оказались в тускло освещенном коридоре. Квартира, на которую указала Соу Ха, располагалась в самом конце коридора.