— Понимаю.

— Здесь так жарко, — заметил Маршант, расстегивая пальто.

Фокс помог ему раздеться. Маршант уселся, элегантно положив ногу на ногу.

Открылась дверь, и вошел доктор Харкнесс. Кивнув Аллейну, он сказал:

— Ему лучше, но на сегодня достаточно.

— Кто с ним?

— Старая нянька. Они его устроили в кабинете. Имейте в виду, больше никаких визитов.

— Хорошо.

Доктор Харкнесс тяжело уселся на диван, а Аллейн опять повернулся к Маршанту:

— Обладая, как вы сказали, контрольным пакетом акций, она имела возможность при случае расквитаться с любым из тех, кого Правление нанимало для работы в театре?

Маршант опустил глаза.

— Боюсь, я не совсем вас понял, — сказал он.

— Никто не отрицает, что она была женщиной с тяжелым характером. Например, только сегодня, как мне рассказывали, она позволила себе весьма грубую выходку. В оранжерее.

Напряжение его слушателей достигло такой степени, что, казалось, воздух звенит, как туго натянутая тетива лука. Все молчали…

— Когда ей казалось, что к тому был повод, — сдержанно продолжал Маршант, — она могла устроить скандал.

— И сегодня она сочла, что у нее был такой повод?

— Совершенно верно.

— Предположим, что в качестве аргумента в ссоре она настаивала бы на разрыве чьих-либо давнишних связей с Правлением. Как бы вы в таком случае поступили?

— Боюсь, я опять вас не понял.

— Хорошо. Скажу напрямик. Если бы она потребовала, чтобы вы не возобновляли контракта с мистером Гантри, или мистером Сарасеном, или мисс Кавендиш, вам пришлось бы подчиниться ее требованиям?

— Я постарался бы ее уговорить и подождал бы, пока она остынет.

— А в случае, если бы она продолжала настаивать? — Аллейн помедлил, а потом рискнул: — Сегодня как раз она и поставила такой ультиматум.

— Вот! — вдруг закричал, подскочив, Берти. — Я вам говорил! Кто-то проболтался, а мы теперь будем расплачиваться. Я же предупреждал, что надо было с самого начала рассказать все самим. Надо было оставаться искренними и все рассказать. Теперь видите, что я был прав?

— Ради бога! Попридержи язык, Берти, — вмешался Гантри.

— А что толку от того, что мы будем держать язык за зубами? — продолжал Сарасен, показывая на Уорэндера. — Среди нас посторонний, который все и выложил. Держу пари, Тимми. На что хочешь.

— Что за галиматья, — воскликнул Уорэндер. — Не понимаю, о чем вы говорите, Сарасен?

— Не понимает! Это ведь вы все рассказали этому инспектору, или начальнику, или великой шишке, кто он там есть! Все ему рассказали.

— Совсем наоборот, — заметил Гантри. — Это ты ему сам все рассказал. Дурак ты, Берти.

— Но почему, ради бога, не можем мы признаться в том, что не умеем увиливать и выкручиваться, — воскликнула Рози, чей гнев уже дошел до высшей точки. — Я признаюсь! Признаюсь открыто и без какого-либо ущерба для всех вас, если вы этого так боитесь. Послушайте, мистер Аллейн, что произошло со мной в оранжерее. Мэри обвинила меня в заговоре против нее. И заявила Монти, что Правление должно выбирать: или она, или я. Только так. И уверяю вас, если бы до этого дошло, то вне всяких сомнений, осталась бы она. Ты сам знаешь, Монти, что Мэри была звездой. Ее имя и в билетной кассе, и в Правлении значило куда больше, чем мое.