— Да, — ответила она почти с вызовом.

— И тогда, когда он вернулся?

Она утвердительно кивнула.

— Понимаю. И когда он вышел из ее комнаты?

Теперь в голосе Флоренс безошибочно угадывалось лишь одно: переполнявшее ее чувство ненависти.

— Он? Да он выглядел отвратительно, — выпалила она. — Как смерть.

3

Этот взрыв эмоций подействовал на нее, словно кровопускание. Флоренс вновь вернулась к своей прежней замкнутой скрытно-доброжелательной манере. Ничего большего добиться от нее о поведении Ричарда Дейкерса Аллейн не смог. Когда он осторожно намекнул, что от Старой Нинн ждет большей общительности, Флоренс заметила лишь одно:

— Эта! Вы не дождетесь, чтобы она разговорилась. Уж во всяком случае, не о нем. — И от дальнейших комментариев отказалась.

Аллейн умел распознавать моменты, когда излишняя настойчивость способна все испортить, поэтому тут же перевел разговор. Он расспросил Флоренс, как она вошла в спальню и обнаружила хозяйку. Здесь у горничной открылся своеобразный вкус к картинам насилия и способность передать их грандиозность и внушительность.

Когда, она вошла в комнату Мэри Беллами, повествовала Флоренс, та стояла на коленях с вытаращенными глазами, схватившись руками за горло. Хозяйка попыталась что-то сказать, но изо рта вырвался лишь ужасный, как при рвоте, звук. Флоренс хотела ее поднять, спросить, что случилось, но Мэри Беллами, катаясь по полу, была глуха к этим благородным порывам, как мечущееся в агонии животное. Флоренс только показалось, что она расслышала слово «доктор». Не помня себя, она выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. «Странно». Это слово Флоренс повторила несколько раз. Это относилось к тому, как она себя чувствовала. «Странно». Странно было то, что в такую страшную минуту она была обеспокоена, что мисс Беллами не появится на приеме. Странно, что в таких трагических обстоятельствах ей в голову пришла избитая театральная фраза, которую она и сказала: «Есть в этом доме доктор?» А ведь она и так знала, что есть, потому что доктор Харкнесс был среди гостей. Упомянув о докторе Харкнессе, она вспылила:

— Этот доктор! Вот уж не думаю, чтобы он вообще мог кому-нибудь помочь. Ничего не соображал от выпивки. Не понимал, где он и кому он нужен, пока полковник не запихнул ему за шиворот горсть льда. Даже после этого он не пришел в себя и его волокли по лестнице. Откуда нам знать, может, ее можно было спасти. Откуда нам знать! А когда он наконец туда явился, все было кончено. И скажу я вам, это будет на его совести до конца жизни. Точно. Тоже мне, доктор Харкнесс!

Аллейн попросил ее описать, в каком состоянии была комната, когда она вошла туда в первый раз. Но она не помнила ничего, кроме хозяйки. Когда он попытался настаивать, описала, видимо, то, что ей запомнилось позже.

— Мы почти закончили, но у меня еще один вопрос, который я хотел бы вам задать, — сказал Аллейн. — Вы знаете кого-нибудь, кто желал бы ее смерти?

Насторожившись, Флоренс подумала, а потом сказала:

— Много таких, которые ей завидовали. А некоторые даже предали. Те, которые считались друзьями.

— Тоже из театрального мира? — рискнул Аллейн.

— Вот мисс Кэйт Кавендиш, которая, если бы не заботы леди, выступала бы в балаганах где-нибудь в Брайтоне, да и то только после окончания сезона! А мистер Альберт Смит, простите, ошиблась. Надо говорить Сарасен. Если бы не она, так бы и торчать ему за прилавком магазина в Манчестере. Посмотрите, что она для них сделала, и как они ей отплатили! Вот только сегодня утром!

— А что случилось утром?

— Хамство и предательство, вот что случилось.