Он сказал, что терять их слишком тяжело. Что касается смерти как таковой, то я не думаю, чтобы эта перспектива особенно волновала папу. Во всяком случае не настолько, чтобы он мучился ею. Да, он ужасался при мысли о затяжной и обременительной для окружающих болезни, с постоянными болями. Поэтому не раз выражал надежду, что, когда пробьет его час, он тихо угаснет во сне. — Вот и все. Я ответила на ваш вопрос?
— И да, и нет, — сказал Эллери. — А был ли он суеверен?
— Да вроде нет. А что?
— Вы сказали, что он умер от страха. Вот я и пытаюсь выяснить его причины.
Лаурел помолчала. Потом сказала:
— А ведь вы правы. То есть, в том, что у него были какие-то причины для страха. Но уж собака-то его никак не могла испугать. — Она обхватила руками колени и неподвижно уставилась прямо перед собой. — Мне показалось, что эта собака не произвела на него никакого впечатления, пока он не прочел записку. А может, и потом она не играла никакой роли, я не знаю. Но вот содержание записки самым страшным образом потрясло его. Это точно! Я никогда раньше не видела его перепуганным. Причем до такой степени. Я готова поклясться, что когда он прочел записку, то уже как бы и умер… Он лежал тогда, как мертвый. Эта записка поразила его в самое сердце. — Она обернулась лицом к Эллери. Глаза у нее оказались зеленоватыми, с коричневыми крапинками, слегка навыкате. Она сказала:
— Эта записка могла напомнить ему то, что он сам давно позабыл. Что-то настолько важное, что заставило даже Роджера впервые за пятнадцать лет выбраться из своей конуры.
— То есть? — не понял Эллери. — Это еще что за фокус?
— Я же говорила вам — Роджер Приам, папин партнер и старейший друг. Роджер вышел из дома.
— Впервые за пятнадцать лет?! — воскликнул Эллери.
— Пятнадцать лет назад его разбил паралич. С тех пор он передвигается в инвалидном кресле на колесах, и с тех же самых пор отказывается покидать пределы своего дома. А все из-за больного самолюбия! В свое время он был, говорят, ничего себе мужик, видный. Очень гордился своей силой, физической силой. Поэтому мысль, что его увидят беспомощным, была для него невыносима. И из-за этого он со временем сам стал просто невыносим.
Роджер старался изо всех сил вести себя так, как будто ничего не произошло. И до сих пор пытается доказать всему свету, что отсюда, со своего инвалидного кресла, он ведет самую крупную торговлю драгоценностями на всем западном побережье. Конечно, это одна видимость. В действительности всем заправляет… заправлял папа. Но он, ради общего согласия, всегда подыгрывал Роджеру, специально старался подсовывать ему какие-нибудь дела, которые можно решить по телефону, старался советоваться с ним по малейшему поводу, держать его в курсе событий. Смешно сказать, но масса сотрудников папиной фирмы в городе и в других филиалах Роджера и в глаза не видела! Он вызывает у всех странную ненависть, служащие даже прозвали его «Невидимый бог», — рассмеялась Лаурел. Однако Эллери не находил здесь ничего смешного. Девушка продолжала:
— Ну, конечно, работники есть работники — они всегда слегка побаиваются хозяина, кто бы он ни был.
— А вы не разделяете их страха?
— Я не выношу Роджера, — очень спокойно отвечала она, но тут же отвела глаза в сторону.
— А ведь вы тоже его боитесь.
— Нет. Просто не люблю.
— Ладно, продолжайте.
— При первой же возможности я сообщила Роджеру, что у папы инфаркт. Вечером того же дня. Сама позвонила ему по телефону. Он очень заинтересовался подробностями случившегося и стал настаивать на разговоре с папой. |