|
Он не костоправ, он мудрый человек, творит чудеса. Чудеса - это когда воскрешают мертвых. А никто ведь не сумел еще никого воскресить, и вы не сделаете этого. И отца моего никто не сделает зрячим, потому что глаза ему выжгли ромеи. И все бегут от моего отца, мать бежала, когда меня родила; теперь вот и Кузьма бежал, одна я осталась. Не могу покинуть отца, потому что ему нет жизни без меня. Но ведь он издевается над тобой. Разве можно бросать копье в родное дитя? Должен бросать, потому что за это Войтишич кормит его. Бросал на мать, она вот так кричала, как теперь должна кричать я; вонзалось копье в доски перед ее лицом, проламывалось железо сквозь щели, чуть не задевая материнских глаз; я должна была ойкать за досками, едва встав на ноги, - так и прозвали меня Ойкой за это. Ненавижу отца, ненавижу воеводу Войтишича, возненавидела весь мир, а куда мне податься? Отец мой родной, бросить его не могу. Князь Игорь заманивал к себе, бегала дважды, думала - святой, а он - никчемный развратник. И все равно мне жаль его. Брат не мог простить князю то, что он ворвался в нашу семью, а я не прощу брату то, что он... А ты веришь, что твой брат убил князя? Верю? Разве я говорила, что верю? Могу знать или не знать. Уже знаю, а узнаю еще больше. Тогда помогу тебе. Ведь ты хочешь от меня помощи? Может, и еще чего-нибудь хочу, сказал Иваница и попытался положить руку на грудь. Но рука его была отброшена резким и сильным ударом, послышался короткий смех, - казалось, смеялось само злорадство; такого с Иваницей еще никогда не случалось в его многочисленных приключениях с девчатами, хотя, по правде говоря, с киевлянками он никогда не имел дела, поэтому и не очень удивился, потому что, быть может, они такие же необычные, как город, в котором живут.
- Возвернешься в Киев, тогда, может, и уступлю тебе, - раздалось откуда-то из зарослей травы или со стороны Почайны, потому что, как заметил Иваница, Ойка не раскрывала уст. - Возвернусь? Да я еще здесь и не имею намерения выезжать отсюда до времени... - Уедешь, потому как должен гнаться за убийцами. - А куда? - Сказано будет. - Да и кто ведает, что они убежали? Может, сидят в Киеве, прячутся. - В Киеве не спрячешься, вы со своим лекарем спрятались? - А мы и не пробовали. Выбрали жилище, открытое всем ветрам. - Жилище - да. А в монастыре? Нашли вас и там. - Ты хотела меня убить. - Дурень! Кабы хотела - давно бы убила. - А Дулеба? Метал же Емец копье. - Малость попугал. А то оба вы больно уж неповоротливы. - Хочешь видеть, какой я быстрый? - Уже увидела. Стой тут, дальше пойду одна. Приду к вам еще. Она исчезла так же незаметно, как и появилась. - Вот уж! - вздохнул Иваница. А ночью Ойка прибежала снова. Она, видимо, обладала необъяснимым чутьем, потому что в темноте безошибочно узнала среди трех спящих в хижине Кричка именно Иваницу, потихоньку толкнула его, прошептала: "Выходи-ка со мною". Он проснулся мигом, решил, что это она пришла только к нему, потянулся рукой, чтобы схватить ее и, быть может, задержать здесь возле себя, потому что очень приятно ему было лежать под теплым мехом, а еще если бы там была девушка, то и вовсе было бы здорово! Однако Ойка и на этот раз оттолкнула его руку. "Выходи!" Во дворе, ежась от холода, Иваница увидел рядом с Ойкой какого-то человека. В темноте он показался еще более хлипким и невзрачным, чем хитрый Никита, с которым они вели беседу на мосту. - Ежели хотела, чтобы я тебя поцеловал, могла бы обойтись и без него, - недовольным тоном произнес Иваница. - Будешь целовать, когда возвернешься в Киев, говорила уже тебе. - Зачем возвращаться? Я ведь здесь. - Был здесь, а теперь не будешь. - Когда же должен ехать? - А вот человек тебе скажет. - Ежели не соврет, так скажет. Человек, несмотря на свой убогий вид, тотчас же обиделся: - А зачем мне врать?! Меня просили, я передал, а там пусть хоть земля провалится. |
