— Но в новом ты чертовски хорош.

— Ты хочешь сказать — я просто красавец?

Она задумчиво склонила голову:

— Не преувеличивай.

— Ну да, мы же с тобой красавица и чудовище.

— Ты не чудовище. Ты большой грубиян. И очень важный. Я говорила тебе когда-нибудь, до чего у тебя солидный вид?

— Не-а.

— В ресторанах ты всегда получаешь лучшие места, и официант сразу тут как тут. На тебя все обращают внимание. Это, наверное, из-за твоей сдержанности и важности. К такому, как ты, никто не решится запросто подойти и хлопнуть по спине или двинуть в бок.

— Значит, я похож на пугало.

— Перестань, милый.

— А ты знаешь, что когда ты краснеешь, то кончик носа у тебя белеет?

— Я никогда не краснею. Я древнеримская матрона из мрамора. А тебе пора на работу.

— Не езди в химчистку. Дождь идет.

— Ничего. Зато ты это запомнишь.

И он не возразил, не потребовал, чтобы она осталась дома. Теперь это лежало тяжелым грузом на его совести. Но откуда ему было знать?

Когда Дэв примчался в больницу, ее оперировали. Кто-то из «Скорой» подобрал с мокрого асфальта сверток с костюмом. Широкая автобусная шина прошлась по диагонали, в кашу размазав бумагу и ткань, пока автобус тормозил.

Толстый полицейский сообщил ему:

— Это была случайность. Свидетель говорит, что впереди и сзади стояли машины, ваша жена не заметила автобус и выскочила прямо перед ним. Торопилась, наверное…

— Она не любила дождь, — пробормотал Дэв.

Полицейский странно на него посмотрел:

— Ее быстро доставили, мистер. Надо надеяться на лучшее.

Операция длилась более четырех часов. В восьмом часу, когда уже стемнело, Джину привезли в палату. Вышел хирург с усталым лицом. Маска болталась у него на груди. Увидев Джемисона, он шлепнул себя резиновыми перчатками по ладони и сказал:

— Я не хочу вас обманывать, мистер Джемисон. Я не знаю. Ей перелили восемь пинт крови. Множественные разрывы внутренних органов. Остается только ждать и наблюдать. — Он в упор посмотрел на Дэвлина: — Вы бы лучше приняли лекарство.

— Не надо.

Ему позволили остаться с ней. В палате было темно. На стуле у кровати сидела медсестра, щупая кончиками пальцев слабое, безжизненное запястье. В свете ночника шевелились причудливые тени. Один раз из коридора донесся приглушенный смех, потом кто-то прошуршал мимо двери палаты.

Дэв стоял у окна.

— А-а-а… — застонала Джина.

Он приблизился. Ее голова слабо моталась по подушке из стороны в сторону. Едко пахло анестетиком.

Дэв взял ее руку. Она открыла глаза, узнала его. Уголки рта слегка приподнялись, губы зашевелились. Он наклонился, чтобы расслышать, что она шепчет.

— Я не… умру… милый.

Минуту спустя Джина умерла. Вспыхнул свет, все забегали, засуетились, замелькали шприцы и иглы, раздавались резкие команды, но ее уже не было. Он вышел на улицу. Дождь кончился.

Его «кадиллак» катил на запад. Он думал об их бездетности. Это их сильно беспокоило. Они были женаты семь лет, но детей у них не было. Даже подали заявление в агентство по усыновлению. Теперь их исключат из очереди — выкинут их заявление из архива или просто вычеркнут имена в списке.