— Абсолютно точно, даже про скотника не забыли. Вижу, вам и без меня все известно.

— В тот вечер, когда она исчезла, стригали, садовники, мальчишки, повар, сортировщик, пастухи и скотник были на вечеринке в пятнадцати милях отсюда?

— В лейксайдском клубе устроили танцы. Это на главной дороге, — объяснил Фабиан, кивнув в сторону плато. — Дядя разрешил им взять с фермы грузовик. Тогда у нас было больше бензина.

— Значит, на ферме, осталась семья Джонсов, миссис Дак, разнорабочий и Маркинс?

— Совершенно верно.

Обхватив длинными пальцами колено, Аллейн повернулся к собеседнику.

— А теперь, мистер Лосс, — спокойно произнес он, — скажите честно, зачем вы меня сюда пригласили?

Фабиан ударил ладонью по рулю:

— Я же писал вам, что живу в постоянном кошмаре. Посмотрите на это место. Наши ближайшие соседи находятся в десяти милях отсюда. Каково это? Когда в январе настало время стрижки, приехали все те же люди и все пошло по раз и навсегда заведенному порядку. Те же долгие вечера и неизменный запах лаванды, жимолости и жирной шерсти. Сейчас как раз прессуют шерсть, и прошлое как будто ожило. Стригали все время говорят об убийстве. При виде нас они умолкают, но во время каждого перекура неизменно возвращаются к этой теме. На днях я застал мальчишек за интересным занятием — один из них сидел на корточках под поднятой плитой пресса, а другой обкладывал его шерстью. Экспериментируют. Я их шуганул как следует.

Повернувшись, он в упор посмотрел на Аллейна:

— Мы стараемся не говорить. Последние полгода это закрытая тема. Однако всем от этого тошно. И к тому же страдает моя работа. Я не в состоянии ничего делать.

— Кстати, о вашей работе. Я как раз хотел о ней поговорить.

— Вероятно, в полиции вам уже сказали, чем я занимаюсь.

— Мне сообщили об этом в штабе. Это часть моего задания.

— Я предполагал, — тихо произнес Фабиан.

— Надеюсь, вы поняли, что я приехал с особой миссией — выяснить вероятность утечки информации к противнику. То, чем я занимался в мирное время в отделе уголовного розыска, не имеет ничего общего с моим теперешним родом деятельности. Я вряд ли приехал бы, если бы не предположение, что смерть миссис Рубрик как-то связана с интересующей нас проблемой. Я здесь с ведома и по просьбе моих коллег.

— Мои шансы растут, — заметил Фабиан. — Что вы думаете о моем детище?

— Мне показывали чертежи, но я, естественно, ничего не понял. Я весьма далек от артиллерии. Но оценить важность вашей работы мне вполне по силам, как и то, что ее следует хранить в строжайшем секрете. Ведь это в связи с ней возникли подозрения в шпионаже?

— Да. Хотя мне эта идея кажется абсурдной. Мы работаем в изолированном помещении, которое в наше отсутствие запирается, а все чертежи и расчеты, во всяком случае, те, которые имеют хоть какую-то ценность, постоянно хранятся в сейфе.

— Вы сказали «мы»?

— Со мной работает Дуглас Грейс. Он отвечает за практическое воплощение идей. Я — чистый теоретик. Когда началась война, жил в Англии и даже успел весьма бесславно поучаствовать в ныне благополучно забытой Норвежской операции . Там я заполучил ревматизм и вернулся в строй как раз вовремя, чтобы схлопотать по голове в Дюнкерке.

Фабиан запнулся, словно хотел что-то сказать, но потом передумал.

— Такие вот дела, — продолжал он. — Потом, когда меня немного привели в порядок, я попал на закрытое предприятие в Англии, где у меня и зародилась идея нового оружия. Трещина в черепе давала о себе знать, здоровье мое окончательно пошатнулось, и вскоре меня вышибли из армии.