Разгадать замысел ее последней книги. Это было блесной, на которую клюнул Платон Степанович. Он дал ассистентке задание разобраться с книгами Ольги и биографией Тропинина, раз уж он оказался главным художником в ее коллекции. Он вообще пожил бы в этом доме, посидел бы вечером в библиотеке. Но он был ограничен высшими силами в лице миньонов и другими своими делами. Вообще, у Смородины был большой опыт работы в архивах. Он читал много воспоминаний, старые газеты. Иногда разбирал обрывки писем, и так удавалось иногда восстанавливать ход событий. Он вообще был книжный человек. В их семье все были такими.

Но как восстановить текст без черновиков? Без описаний этого текста? Он нашел фейсбук-аккаунт, который якобы вела Ольга. Синяя галочка там была, но тексты, очевидно, писал копирайтер. В какой-то момент Смородина даже подумал, что это делала филиппинка. Обилие многоточий всегда настораживает. А здесь еще в конце предложений толпились восклицательные знаки, были рандомно разбросаны по тексту тире. И это не был гневный отзыв на гнилое авокадо в «Азбуке вкуса». Это был пост про Пикассо. Сам текст был безграмотным по форме и бредовым по содержанию. Изложенные в нем факты были известны всем, кто хоть немного изучал историю искусств, то есть, выражаясь словами Чехова, это было «умным людям известно, а глупым не интересно». При этом изложение этих банальностей было рваным, косноязычным. Смородина пролистал вниз еще на несколько постов. Все они были скучными, претенциозными, бессмысленными и казались выплеском неумного и неуравновешенного человека, находящегося в момент написания в состоянии стресса. Видимо, Ольга вообще не контролировала управление своей страницей, Вениамин был прав: она, как муха в янтаре, застыла во временах своей молодости. Копирайтер мог бы публиковать фрагменты ее книг, Смородина уже открывал их и с удовольствием почитывал. Книги были замечательные! Они были написаны остроумно и свежо, начисто лишены банальности и скуки. Но, очевидно, копирайтеру-графоману хотелось вкусить сладость творчества, присвоить себе популярность легендарной кинозвезды. Вероятно, это был очередной благотворительный проект в жизни Ольги. Что, если это была Татьяна? Если это она за небольшие деньги вела страницы? Хотя нет, она говорила связно. Надо поискать ее книги и посмотреть, как пишет она. Удивительно еще, что подписчики совершенно не видели разницы. Посты лайкали, вешали под ними сердечки, открытки и просьбы помочь на лечение ре- бенка.

Пока ему не удалось выведать ничего ни от кого из ее знакомых. Единственным шансом что-то узнать оставалась живопись. Коллекция картин, способ их развески и огромная фреска фривольного содержания на потолке в гостиной. Небо на фреске было нежно-голубым, а перспективное сокращение было рассчитано таким образом, что казалось, если разжать ладонь, в которой, например, ручка – ручку всосет наверх. Все это не могло быть сделано просто так.

В библиотеку, где он сидел, вошла Алевтина. Смородина пригласил ее для разговора. В ее движениях было что-то опасливое и извиняющееся за свое присутствие. Так двигается ребенок, над которым все издеваются.

– Вы часто бывали в хозяйском доме?

– Да. Я здесь живу. И работаю.

– Работаете неофициально, наверное? Вам же нет восемнадцати.

– Ну да. Помогаю.

– Посещение дома входило в круг ваших обязанностей?

Аля пожала плечами.

– Ольга Иосифовна приглашала.

– Что-то спрашивала про растения?

– Нет. Никогда. Спрашивала, что я думаю о ее гостях. Смеялась. Говорила, мозги мне вправляет.

Такая лексика вряд ли была характерной для Ольги, скорее всего, Аля высказалась на языке своих родителей.

– Вы молодая. У вас, наверное, есть друзья?

– Нет.

– Совсем?

Аля пожала плечами.