Когда я подбежал, один из мужчин повернулся с таким перекошенным лицом, словно он надкусил что-то гнилое.
Бомба в папке Эдвардса взорвалась, когда кабина спустилась на этот этаж и остановилась на пару дюймов выше пола коридора. Ее дверцы были выбиты взрывной волной и едва держались на скрюченных железках. Пол кабины был почти полностью разрушен, но оставался небольшой целый кусок, на котором уместилось мертвое тело.
Оно лежало в самом углу, словно он пытался выцарапаться из кабины, когда бомба рванула. Его спина представляла собой сплошную рваную рану с развороченными красными мясистыми краями с беловатыми нитями. Но лицо его было вывернуто наружу, видимо от удара о стенку. Оно было спокойным и мирным, какими обычно бывают лица у мертвых. Страшное, нелепое зрелище этого спокойного лица, почти касающегося окровавленной спины.
На какой-то миг мне стало жаль его, когда я представил тот ужас, который он испытал при виде папки, влетающей в кабину, то, как он повернулся и отчаянно пытался втиснуться в стенку без всякой надежды на спасение, какими нестерпимыми были для него последние три-четыре секунды жизни.
Но потом я вспомнил, что бомба предназначалась для Литы Коррел или даже для Шелла Скотта, и решил, что единственное, о чем следовало сожалеть, это о том, что Эдварде умер слишком быстро. Звали его, несомненно, вовсе не Эдварде. И скорее всего не существовало никакой фирмы «Эдварде, Лэйн и Бристон». Но все это я намеревался разузнать чуть позже вместе со многими другими вещами и сделать это как можно быстрее.
Я спустился к «кадиллаку». В багажнике среди прочего хлама у меня хранилась фотокамера «Поляроид» со вспышкой. Когда я вернулся на третий этаж, там уже собралось человек двенадцать, пялившихся на ужасное зрелище. Один из них — высокий, седовласый мужик, — казалось, пытался взять на себя руководство, но ограничивался лишь размахиванием рук. — Отойдите в сторону! — рявкнул я. Фотоаппарат был уже наготове, лампочка вспышки вставлена на место, фокус поставлен на шесть футов. Люди расступились, и я подошел к краю кабины. Никто и не подумал бы мешать кому-то похожему, хотя бы отдаленно, на фоторепортера. Я сделал снимок и пошел к выходу из коридора.
Седовласый мужик сказал:
— Что это вы делаете… — Он присмотрелся к моему лицу. — Вы не Шелл Скотт?
Не ответив ему, я выругался про себя. Очень много людей знало, как я выгляжу, и этот мужик оказался одним из них. Значит, обо мне сообщат полиции, которая вскоре появится здесь, и это будет стоить мне лишних нескольких часов допроса. Или даже ночи в камере, принимая во внимание все обстоятельства. Но мне предстояло слишком много сделать, и я не намеревался тратить время на пустую болтовню с полицией.
Поэтому я поспешил по коридору в люкс Литы. Она уже оделась. Не очень аккуратно, ее мокрые волосы были в беспорядке, но, во всяком случае, в нужных местах она была прикрыта и готова к бегству. Прошло около минуты после того, как я сделал фото, поэтому я открыл камеру, подцепил ногтем и вытащил снимок.
Выдержка была отличной, и снимок получился отчетливым. На нем кровавое месиво спины того парня выглядело менее страшным, чем было на самом деле. Однако самым важным было то, что его лицо было ясно видно и легко узнаваемо для любого, кто его знал при жизни.
— Шелл, что случилось?
Я сунул фотографию под ее глаза:
— Когда-нибудь видела этого дурня? Знаешь, кто он такой?
Ее рука потянулась к горлу, ее лицо искривилось.
— О! — пролепетала она. — О! — Выглядела она совершенно больной.
— Мне очень жаль. Но… Говори быстро, знаешь его? Она потрясла головой:
— Нет. Никогда не видела его. Какой ужас…
— Пошли. |