Запершись в ванной, Робин уселась на пол в растянутой футболке, которую носила вместо пижамы; впитывая босыми ногами прохладу кафельного пола, она концентрировалась на своем дыхании, улавливала, как ее учили, учащенное сердцебиение и прилив адреналина в венах, контролируя свою паническую атаку, но не пытаясь ее подавить. Спустя некоторое время Робин – уже осознанно – вдохнула едва уловимый аромат лаванды, сохранившийся на ее теле после вечернего душа, и различила отдаленный гул самолета.

Угрозы нет. Это сон. Просто сон.

Сквозь закрытые двери ванной и спальни она услышала, как сработал будильник Мэтью. Через несколько минут он сам постучал в дверь.

– Ты как там?

– Нормально. – Струя воды заглушала ее голос.

Она открыла дверь.

– Все в порядке? – спросил он, не сводя с нее глаз.

– В туалет уже нельзя сходить? – бросила Робин, возвращаясь в спальню за цветными контактными линзами.

И все-таки, оказавшись в Вестминстерском дворце, Робин нутром чуяла: что бы здесь ни случилось, она запомнит это навсегда. Ее распирало от удовольствия, когда, минуя толпу туристов, она прошла через ворота с караульным на посту. Приближаясь ко дворцу с его замысловатой позолоченной лепниной, резко очерченной в лучах раннего солнца, и знаменитой часовой башней, прорисованной на фоне неба, Робин чувствовала нарастающее волнение.

Страйк проинструктировал, через какой служебный вход она должна попасть внутрь здания. За дверью был длинный, слабо освещенный каменный вестибюль, на пороге которого Робин ожидал металлодетектор и рентгеновский сканер вроде тех, что установлены в аэропортах. Предъявив для досмотра свою сумку, она заметила высокую натуральную блондинку лет тридцати с несвежей укладкой, стоявшую на небольшом расстоянии со свертком в крафтовой бумаге. Та дождалась, пока Робин сфотографируется на разовый пропуск и повесит его на шею, а потом, когда охранник дал отмашку, двинулась навстречу:

– Венеция?

– Да, – ответила Робин.

– Иззи, – представилась ее визави, протягивая руку. На Иззи была пестрая блузка свободного кроя с крупными цветами и широкие брюки. – Это папа передал. – Она буквально вдавила в Робин пакет, который только что держала в руках. – Извини, дорогая, времени в обрез, хорошо, что ты не опоздала…

Иззи шла бодрым шагом; Робин поспевала следом.

– …Столько бумаг еще нужно распечатать для папиного министерства – кручусь как белка в колесе. Папа ведь министр культуры, а с этой Олимпиадой просто сумасшедший дом…

Она едва не бежала по вестибюлю, в конце которого пестрели витражи, и дальше по лабиринту коридоров, поддерживая при этом беседу с Робин, отметившей для себя не только уверенный аристократический выговор Иззи, но и мощность ее голосовых связок.

– Ой, летом ухожу отсюда… открываем с Джеком – это мой бойфренд – дизайнерское бюро… пять лет тут отпахала… папа все время ворчит… ему нужен всесторонне подкованный референт, но единственный кандидат, кого он одобрил, даже слышать не хотел об этой работе.

Она тараторила через плечо, хотя Робин старалась не сбавлять ходу.

– Нет ли у тебя на примете какого-нибудь сказочно талантливого референта?

– Вроде нет. – Робин, долго кочевавшая из одной конторы в другую, не успела обрасти друзьями.

– Почти пришли.

Иззи вела свою гостью многочисленными узкими коридорами, по коврам такого же зеленого оттенка, что и кожаные скамьи в палате общин, которые Робин не раз видела в телетрансляциях. Наконец они попали в боковое крыло здания и пошли вдоль тяжелых сводчатых дверей в готическом стиле.