Голос Райнхарда был благозвучным и размеренным — он выводил каждую ноту очень чисто, почти без какой-либо вибрации.

— Вот стоит шарманщик грустно за селом…

Оцепенев от страданий, рассказчик Шуберта медленно продолжает.

— Хочешь, будем вместе горе мы терпеть?

Когда отзвучал последний аккорд, обещая вернуть холод и забвение, Либерман оторвал руки от клавиш. Он благоговейно закрыл крышку фортепиано, при этом сустейн педаль застонала, и эхо растворилось в безбрежном пространстве ледяной пустыни.

— Итак, Макс, — сказал Райнхард, — это было совсем неплохо, учитывая обстоятельства. Ты играл очень хорошо.

— Спасибо, — сказал Либерман, подняв правую руку и потерев пальцы друг о друга довольно быстрым и резким движением. — Еще неделя-другая, и я буду готов к «Лесному царю».

Райнхард рассмеялся и хлопнул своего друга по спине.

— Ты, может быть, и будешь готов, Макс, но насчет себя я не уверен.

И они сразу прошли в курительную комнату, где между кожаными креслами появился новый столик — пустой деревянный куб, верхняя грань которого представляла собой квадрат из полированной слоновой кости.

Райнхард заинтересованно изучал новое приобретение, наклоняя голову то вправо, то влево.

— Тебе это не нравится, да? — спросил Либерман.

— Он дорого тебе обошелся?

— Да. Он из мастерской Мозера.

— Кого?

— Коломана Мозера.

— Нет, по-моему, я о таком ничего не слышал.

— Не важно. Невзирая на его эстетические качества, уверяю тебя, он будет служить нам так же хорошо, как старый. — Либерман показал на коньяк и сигары.

Двое мужчин сели — Райнхард справа, Либерман слева и как обычно молча уставились на тлеющие в камине угольки, дымя сигарами и попивая коньяк. Наконец Либерман пошевелился и сказал немного робко:

— Полагаю, ты ждешь подробного объяснения?

— Да.

— Итак, должен признать, Оскар, что ты выказал чудеса сдержанности сегодня вечером. Человек с более слабой силой воли стал бы уговаривать пожертвовать некоторыми из наших музыкальных радостей.

— Верно. Но, проявив такое выдающееся самообладание, я должен тебя предупредить, что все твои дальнейшие увертки будут испытывать нашу дружбу на прочность.

— Конечно, я понимаю, Оскар, — улыбаясь, сказал Либерман. — Прости меня.

Молодой доктор повернулся к своему другу.

— Знаешь, большую часть я тебе уже рассказал.

— Надеюсь, — сказал Райнхард со справедливым негодованием в голосе. — Тем не менее мне интересно, как все это сошлось — в твоей голове, я имею в виду.

— Очень хорошо, — сказал Либерман, быстрыми чмокающими движениями губ раскуривая сигару, чтобы она не потухла, выпустив при этом большие клубы едкого дыма. — С радостью удовлетворю твое любопытство. Но сначала я должен сделать признание. Тайну загадочной раны фройляйн Лёвенштайн разгадал не я, а мисс Лидгейт.

— Эта почитательница микроскопа?

— Тем не менее ее способности простираются гораздо дальше нестандартного применения оптических приборов: она поступила в университет и осенью начнет учиться там на врача.

— Но она…

— Женщина — это очевидно.