– Чем могу быть полезна?

Вышестоящая пристально посмотрела на нее:

– Вы находились в восприимчивых отношениях с исследователем?

– Да, – сказала Пруфракс, стоя обнаженная посреди тесного отсека. Скрыть подобные встречи можно на корабле, но уж никак не в жилых апартаментах, под носом у наземников. – Это что, служебное преступление?

– Нет. – Вышестоящая невольно отметила про себя великолепное сочетание силы и грации, что заключало в себе тело Пруфракс. – Но руководство уже определило ваш новый статус.

Ее охватила дрожь.

– Пруфракс, – обратился к ней один из ястребов – и тут она узнала в нем и его спутнике двух персонажей мифов – Кумнакса и Арола, некогда ее кумиров. – Вам оказана большая честь, та же, что в свое время вашему партнеру. Поскольку вы обладаете ценным набором генов…

Остальное она по большей части пропустила мимо ушей, уяснив лишь, что ее снова станут использовать в боевых операциях, а когда решат, что она достаточно опытна, переведут в подразделения полинструкторов. Тогда ее боевая карьера завершится, и она станет героем, живым образцом для подражания.

Героям всегда подбирали партнеров, исходя из целесообразности. Герои‑ястребы не могли вступать в партнерские отношения даже с бывшими ястребами.

Из‑за цветной завесы показался Клево.

– Ну что же, долг зовет, – сказала вышестоящая. – Апартаменты ваши демонтируются. Вас расселят по отдельным отсекам, и каждый займется своими прямыми обязанностями.

С этими словами они вышли. Пруфракс протянула руку, но Клево словно не заметил ее.

– Бесполезно, – сказал он.

Внезапно она пришла в ярость:

– Значит, ты сдаешься? Я хотела от тебя слишком многого!

– Я зашел еще дальше, чем ты, – сказал он. – Я ведь давно знал о приказе и все‑таки оставался здесь, рискуя испортить отношения с высшим руководством.

– Выходит, я для тебя значу больше, чем история эволюции?

– Сейчас ты – моя история. История того, как они все это делают.

– У меня такое чувство, словно я умираю, – сказала Пруфракс немного удивленно. – Клево, что это? Что ты сделал со мной?

– Мне тоже больно, – сказал он.

– Ты ранен?

– Я в смятении.

– И все‑таки не верю, – сказала она, чувствуя, как в ней снова закипает гнев. – Ты знал и ничего не предпринял?

– Противиться значит забыть о служебном долге. Попытайся ты что‑то возразить, нам было бы еще хуже.

– Так какой же прок от твоей истории, такой величественной, такой возвышенной?

– История – то, что тебе дано независимо от твоей воли, – сказал Клево. – Я только записываю.

– Почему их разделили?

– Не знаю. Но тебе они все равно не нравились?

– Да, но сейчас…

– Понимаешь? Ты – это она. Мы – это она. Вернее, мы – ее тени. А она была настоящей.

– Я не понимаю.

– Мы не понимаем. Посмотри, что с ней происходит. Они вытравили из нее все самое лучшее. Пруфракс участвовала еще в восемнадцати боевых операциях и погибла, как гибнут герои, в самый разгар сражения. Исследователи бились над вопросом, какие качества она утратила, когда ее разлучили с Клево, но так ничего и не поняли. Однако факт оставался фактом – она никогда уже не стала вновь тем бойцом, каким была прежде. Почему? Ответ уходил своими корнями в область знаний, к тому времени почти не используемых. Лишь очень немногие из живущих могли разобраться, а среди них не было ни одного, имеющего доступ к мандату.