— Это многое значит для меня. — Том взял ключи от машины и направился прочь, не слыша, как Дженис бежит за ним, выкрикивая его имя.

Наверное, она почувствовала в его голосе или разглядела в выражении лица что-то такое, что напугало ее, заставило забыть о дерзости, потому что последним, что услышал Том, была мольба Дженис:

— Не оставляй меня!

Он вышел из дома и захлопнул дверь.

И теперь, несколько часов спустя, звук захлопнувшейся двери и умоляющий голос Дженис отдавались эхом в его мозгу.

Он был так чертовски зол. Сначала все эти манипуляции Гамильтона. Потом выяснилось, что его жена обменивается сообщениями развратного характера черт знает с кем. Извращенцы. Сексуальные маньяки. Его тошнило даже при мысли обо всем этом.

Но оставить Дженис? Бросить ее одну справляться с Ленни, когда она не способна обойтись без помощи больше нескольких часов? Он не мог этого сделать. Не мог просто выйти из ситуации и оставить Дженис расхлебывать все одной. И даже если бы он хотел оставить жену, он не смог бы бросить Ленни.

Том не знал, что станет делать. Возможно, ничего.

Ничего не делать — похоже, это был любимый способ решения проблем Тома и Дженис. Они жили без друзей, без секса, без каких-либо проблесков обычного счастья, просто потому, что никто из них не сделал ничего, чтобы остановить в свое время начавшуюся коррозию. Вот и сексуальная переписка Дженис станет, наверное, еще одной неприятностью, упоминания о которой они будут тщательно избегать, притворяясь, что ее не существует.

Они были незнакомцами, живущими в одном доме, мужчиной и женщиной, которые знали друг друга когда-то давно, которые смеялись и любили. А теперь вынуждены терпеть друг друга из-за чувства ответственности, которым ни один из них не хотел поступиться.

Боже, как жалко они выглядят!

Том потер лицо ладонями и приказал себе сосредоточиться на работе. Он проверил время. Ровно десять часов.

«Сделай так, чтобы тебя увидели», — сказал ему Гамильтон.

Том открыл дверцу машины, вышел и прошел вперед, остановившись в нескольких ярдах от капота. Руки его свободно висели по бокам. Это тоже было указание Гамильтона. Кузнечик продолжал наполнять ночной воздух скрипучими звуками, кроме которых Том слышал только отчаянное биение собственного сердца и свое прерывистое дыхание.

И никаких признаков присутствия человека.

Он так и не понял, что кто-то есть рядом, пока в висок ему не уткнулось дуло пистолета.

Когда Кобурн сказал Хонор, что надо делать, она запротестовала:

— Это ведь против твоего собственного плана.

— Это против того плана, который я изложил Гамильтону.

— Так ты с самого начала не собирался посылать меня на встречу с ван Алленом?

— Черт побери, нет. Кто-то в его конторе работает на Бухгалтера. Может, это и не сам ван Аллен, но кто-то там продался с потрохами. А может быть, этих людей несколько. Бухгалтер испугается того, что ты знаешь или хотя бы подозреваешь, и захочет убрать тебя так же сильно, как хочет убрать меня.

— Но ведь нельзя просто так взять и приказать меня застрелить…

— Еще как можно. Я уже говорил тебе, в такой ситуации, как эта, как и при обмене заложниками, очень легко испортить все к чертовой матери. Иногда это делается специально. Ты можешь стать «случайной» жертвой.

Это была отрезвляющая мысль, заставившая Хонор на несколько минут замолчать. Кобурн загнал их краденую машину в заброшенную мастерскую по покраске и ремонту кузовов, где были свалены на произвол стихии разобранные автомобильные шасси. Когда Хонор спросила, откуда он знает всякие такие места, где можно спрятаться, Кобурн ответил:

— Это моя профессия — знать такие вещи.