Фауста скорее угадала эту улыбку, нежели увидела ее. Стремительно осмотревшись, она убедилась, что находится наедине с монахом и что маленькая дверка за ее спиной, закрытая ею собственноручно, по-прежнему остается закрытой.
Она шагнула вперед и высоко воздела руку с кинжалом.
– Дорогу! – повелительно воскликнула она. – Или, клянусь Небом, ты умрешь!
– Святая Дева! – возопил доминиканец. – Неужто вы осмелитесь поразить беззащитного служителя Господа?
– Тогда открой дверь, – холодно сказала Фауста.
– Повинуюсь, сударыня, повинуюсь, – произнес доминиканец дрожащим голосом, одновременно безуспешно пытаясь с нарочитой неловкостью открыть дверь.
– Изменник! – прогремела Фауста. – На что ты надеешься?
В тот же миг две могучие руки обхватили ее поднятую кисть, а две другие, подобно живым клещам, зажали ее левую руку.
Не оказывая сопротивления – принцесса понимала, что оно бесполезно, – она повернула голову и увидела, что ее держат двое монахов атлетического телосложения.
Она обвела кабинет взглядом. Казалось, все оставалось на своих местах. Маленькая дверь была по-прежнему закрыта. Так как же они вошли сюда? Очевидно, в кабинет вел один, а то и несколько потайных ходов. Впрочем, все это уже не имело значения; для нее было теперь важно лишь то, что она оказалась в их власти и должна как можно быстрее вновь обрести свободу и вырваться отсюда.
Она непроизвольно выронила так и не сыгравший свою роль кинжал. Оружие мгновенно исчезло в складках чьей-то рясы. Как только принцесса лишилась его, оба монаха со слаженностью механизмов отпустили ее, отступили на два шага, спрятали свои узловатые руки в широкие рукава и застыли в созерцательных позах.
Доминиканец склонился перед ней с почтением, в котором, как ей показалось, она различила долю иронии и угрозы, и произнес своим спокойным и ровным голосом:
– Сиятельная принцесса благоволит извинить меня за насилие, кое я был вынужден учинить над ней. Надеюсь, ее блистательный ум поймет, что я тут ни при чем... Я всего только ничтожное и смиренное существо! Я лишь орудие в руках тех, кто стоит надо мною... Они приказывают – я повинуюсь, не споря и не обсуждая.
Не проявляя ни гнева, ни досады, с презрением, которое она и не пыталась скрыть, Фауста согласно кивнула.
«Этот человек произнес точное слово, – подумала она. – Он и его приспешники – всего лишь орудие в чужих руках. Они не существуют для меня. А раз так, к чему спорить или сетовать? Искать того, кто движет всем этим, следует выше. Это не Филипп II – король просто-напросто приказал бы арестовать меня. Стало быть, удар нанесен великим инквизитором. И считаться придется именно с ним.»
Обращаясь к доминиканцу, Фауста спокойно сказала:
– Чего вы хотите от меня?
– Я уже имел честь говорить вам, сударыня: пергамент, хранимый вами здесь...
И доминиканец указал пальцем на грудь Фаусты.
– Вы имеете приказ взять его силой, не так ли?
– Надеюсь, сиятельная принцесса избавит меня от этой жестокой необходимости, – сказал доминиканец с поклоном.
Фауста вынула пресловутый пергамент, не отдавая его, однако, монаху:
– Прежде чем уступить, я желаю получить ответ на свой вопрос: что сделают со мной потом?
– Вы будете свободны, сударыня, полностью свободны, – поспешно ответил доминиканец.
– Поклянетесь ли вы мне на этом распятии? – спросила Фауста, пытаясь проникнуть в тайники его души.
– Нет надобности давать клятву, – произнес за ее спиной спокойный и сильный голос. |