— Кем?.. — Туманов откашлялся в кулак. — Кем предложено?

Глаза Лещинского были устроены таким образом, что в них не читалось никаких эмоций, поэтому он преспокойно уставился на собеседника своими щелочками и проигнорировал вопрос.

— Я внимательно ознакомился с вашим делом, Вадим Петрович. И даже успел переговорить со сторонами конфликта.

— Не было никакого конфликта, — отрезал Туманов. — Никольников вызвал меня на дачу. Я приехал и обнаружил его мертвым. Ссора придумана свидетелем. Этим, как его…? Рогожиным.

— Рогожкиным, — поправил Лещинский. — У этого человека не было корыстного умысла, следовательно, сознательный оговор исключается.

— Ему могло померещиться.

— Допускаю. Но как тогда быть с уликами, свидетельствующими против вас, Вадим Петрович?

— Вы имеете в виду нож? — угрюмо поинтересовался Туманов.

— И нож, — подтвердил Лещинский, — и другие улики, косвенные. Например, то, как вы проникли на территорию дачного участка.

— Как я проник?

— Тайком. Скрытно.

— Опять двадцать пять! — занервничал Туманов. — Зачем мне было таиться? Я въехал и все. Ворота были открыты.

— А вот сторож утверждает обратное, — возразил Лещинский, жмурясь, как кот, которого почесывают за ухом. — Он запер ворота на засов. А когда вернулся на пост, обнаружил створки распахнутыми. По его словам, злоумышленник незаконным образом проник на охраняемую территорию, самовольно перебравшись через ворота. Зачем ему это понадобилось?

— Сторожу?

— Злоумышленнику.

— Я не понял, вы мой адвокат или обвинитель? — заговорил Туманов, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. — По-моему, вы в одну дудку со следователем дудите.

Тут Лещинский надулся, словно к его губам действительно поднесли невидимый духовой инструмент.

— В своей практике, — начал он, то и дело переходя на обидчивые, звонкие нотки, — я частенько сталкиваюсь с проявлениями людской неблагодарности и даже хамства. Приходится мириться с этим, входить в положение своих клиентов. Вы ведь находитесь в состоянии стресса, растерянны, напуганны. Вот и срываетесь. — Адвокат развел руками, мол, ничего не поделаешь. — С точки зрения психологии, нормальное явление. Но мне, конечно, нелегко. Проявляйте хотя бы элементарное уважение. Я на вашей стороне.

— Ладно, извините, — проворчал Туманов, не чувствуя за собой вины, но все же пытаясь войти в положение адвоката. — Но прошу впредь не уговаривать меня сознаваться в том, чего я не делал. Убийца Никольникова не я, зарубите себе это на носу.

— Знаете, а я даже спорить с вами не стану. Не вы так не вы, речь не о том.

— А о чем? — удивился Туманов.

— Для нас с вами главное представить дело в наиболее благоприятном для вас свете, Вадим Петрович, — быстро произнес Лещинский. — И тут картина представляется мне следующей. — Придвинувшись вместе со стулом к столу, он заговорщицки нагнулся к Туманову. — Пользуясь тем, что жена находится в отпуске…

— Она в отпуске?

— Была. Уже вернулась. Итак, пользуясь отсутствием супруги, Никольников беспробудно пьянствовал за городом. Тут-то с ним и приключился алкогольный делирий, белая горячка в просторечии. С новой силой вспыхнули обиды молодости, подозрения, ревность. — Легко вскочив на ноги, Лещинский принялся расхаживать по комнате, и стало ясно, что если бы не выбранная стезя юриста, он мог бы преуспеть на поприще драматургии.