Магнус опять уменьшился, приняв сгорбленный и усталый вид, и посмотрел на одно из существ.

— Маленькие демонетки… — Злой взгляд задержался на сиренах. — Это нерожденные, пустые оболочки, жадные до душ, гнусные порождения черных эмоций. Их создали смертные — их и все, что было до них и будет после. Я видел в Оке такие чудеса…

— Я не понимаю.

Магнус перевел свой зловещий взгляд на Саламандру. Он совсем не походил на того блистательного примарх а, о котором рассказывал Вулкан, но оставался надменным и грозным.

— Не многие понимают, кроме моего отца и меня. — При упоминании Императора лицо Магнуса дрогнуло от какой-то затаенной боли. — И, возможно, Лоргара, хотя мой брат имеет склонность браться за то, что ему не по силам.

— Нет, — ответил Нумеон. — Я не понимаю, почему вы здесь. Если вы хотите покончить с нами, так покончите. Но Магнус, про которого мне рассказывал отец, был мудр и благороден.

— Твой отец, значит? Думаешь, он знает меня, мою душу? Я-то его душу знаю.

Лицо Магнуса вдруг начало меняться, словно какая-то невидимая рука лепила его заново из глины, подчиняясь воле примарха. Хрупкое стало плотным, охровая плоть потемнела до цвета оникса. Сгорбленная спина выпрямилась. Конечности утолщились и стали сильнее. Кости захрустели, будто ломаясь и перестраиваясь.

Загрязненная, поврежденная броня засверкала, как новая. Следы времени исчезли, и патина на бронзовых пластинах превратилась в яркий блеск. Из наголенников выступили позолоченные края, как лепестки, раскрывающиеся на солнце. Рваная ткань плаща стала прочной чешуйчатой кожей. Грива красных волос, тонких и неопрятных, исчезла, втянувшись в продолжающий темнеть череп.

Примарх, склонивший голову и дрожащий всем телом, превращался в мифического Протея, но превращение шло тяжело. Грузовые отсеки не наполнялись светом трансформации — только болью слабого, сломленного существа, становящегося крепким, свободным от злости воином.

Последними были глаза. Нумеон не видел их, пока протеец не завершил свои мучительные преобразования и не ответил на его испуганный взгляд.

В глазах полыхал огонь, лишивший Нумеона дара речи.

— Ты искал меня, сын мой, — произнес Вулкан, выпрямляясь в полный рост.

Невероятным усилием воли Нумеон справился с оцепенением и заставил себя подняться.

Он отступил на шаг, глядя на Владыку Змиев.

— Жестокий обман, — выдохнул он, отказываясь думать о том, что подразумевало появление этого фантома. Неужели можно так легко создать копию его отца? Возможно, его обманывали раньше? — Ты не он… — Он попытался заглянуть за примарха, туда, где должен был лежать его настоящий отец, но не увидел ни святилища, ни саркофага. — Это ложь…

Вулкан метнулся к нему так быстро, что Нумеон едва успел это осознать, прежде чем вокруг горла сомкнулась рука в чешуйчатой латной перчатке.

— Ложь, значит?

Голос был глубоким и злобным, тон принадлежал Вулкану, но не слова. Он оскалился, демонстрируя драконьи клики. На шее выросла черная чешуя, закрывшая клейменные метки.

Он поднял Нумеона в воздух, сдавливая горло прямо через доспехи, и Нумеон начал задыхаться.

— Вот как ты встречаешь отца, вернувшегося из мертвых? — Вулкан моргнул, и глазное яблоко накрыла мигательная перепонка.

Пальцы на горле Нумеона сжались с такой силой, что ему едва удалось ответить:

— Ты не… мой отец.

Глаза Вулкана загорелись ярче, превратились в горны ярости. Из-за губ выскользнул раздвоенный змеиный язык, пробуя воздух.

— Неужели? Я так сильно изменился, Артелл? Ничто не возвращается в прежнем виде, так ведь говорит Круг огня.