— Откуда тебе все это известно? — поинтересовался я.

— Заглянул в туристический справочник, когда ты написал, что вы сюда переезжаете.— Он нагнулся, сорвал одуванчик и воткнул его в петлицу.— А Дженни правда уже поправилась? — несмело осведомился он.

— Думаю, что да. Почти уверен.

— Не скажется ли этот дурацкий ужин на ее нервах?

— В конце концов, это только ужин, а не торжественное собрание благотворительной организации.

Вопреки нашим ожиданиям, в большой гостиной Замка оказалось полно народу. Круглолицый, среднего роста человек тепло приветствовал нас и извинился, что не пригласил раньше,— это был сам хозяин. За ним, совсем рядом, стояла его жена в пурпурно-алом, цвета фуксии сари. Рука, которую она протянула мне для пожатия, была маленькая, изысканной красивой формы и как будто без костей. Я уже пытался описать ее голос и грацию движений, но ее лицо я видел вблизи впервые, и оно поразило меня своей редкостной красотой: выступающие скулы, чувственный рот, тонкий нос, большие, широко поставленные глаза, излучающие неяркий свет, и низкий лоб в окаймлении эбеново-черных волос. Впечатление такое, будто перед тобой мерцающая, прозрачная черная жемчужина, именно черная, хотя цвет ее кожи был не темнее кофе с молоком. И снова, как во время разговора по телефону, я почувствовал в ней отрешенность, нечто ускользающе-неуловимое, и это была отнюдь не робость, а намеренное или бессознательное стремление отгородиться от окружающей жизни.

С остальными гостями нас познакомил сам Роналд Пейстон — не его жена. Все разделились на две группы: местные жители и приезжие бизнесмены. Женщины в первой группе были — в зависимости от возраста — румянощекие или с дубленой кожей; их платья дали Дженни повод съязвить, что они купили их в лондонском военном универмаге. Мужчины — белоусые, пустоглазые, с молодцеватой осанкой, их смокинги попахивали нафталином. Деловые друзья Роналда были все однообразно холеные, с однообразно невыразительными лицами. Их было пятеро или шестеро, все без жен, все в двубортных смокингах, все с красными гвоздиками в петлицах: одуванчик Сэма на этом фоне казался еще более вызывающим, чем тот предполагал. Эти дельцы — очевидно, птицы высокого полета — бокал за бокалом пили мартини с подноса, который держал в руках осанистый молодой официант в короткой белой куртке и белых перчатках.

Вера Пейстон подлетела, как бабочка, к отставному адмиралу и его жене, те взирали на нее с комической смесью любопытства и испуга: как будто из гущи тропического леса вдруг выпорхнуло какое-то редкое создание. Роналд Пейстон уделял много внимания Дженни и Коринне; несомненно, у него есть обаяние и чувство собственного достоинства, к тому же прекрасные манеры, ничего похожего на благоприобретенную обходительность, свойственную нуворишам. Картов должно бесить, пришло мне на ум, что человек, занявший их место, выглядит истинным джентльменом.

— Кем вы работаете?-обратился он к Сэму, вовлекая его в разговор.

— Журналист. В Бристоле.

— Общие репортажи?

— Да. О благотворительных базарах, самоубийствах, свадьбах, местных скандалах, обедах в «Ротари-клубе». Словом, обо всем.

— Ну что ж, сегодня у меня есть для вас кое-какие местные новости, хотя ваша газета вряд ли интересуется тем, что происходит так далеко на юге.— Роналд глянул на ручные часы и слегка нахмурился. Я догадался, что он ожидает еще кого-то из гостей. Вскоре они и впрямь появились. К вящему моему изумлению, это оказались Элвин и Берти Карты.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли,— сказал Пейстон.

— Очень любезно, что вы нас пригласили,— столь же учтиво откликнулся Элвин.

— Добрый вечер, сквайр,— вступил в разговор Берти.