«Ложись!»— громко закричал Барнрайт. Фред и Доротея нырнули за стойку, несколько посетителей распластались на полу, другие отпрянули подальше от гранаты. Моя собственная реакция, к сожалению, оказалась убийственно медлительной. Среди общей паники я сидел, точно примерзший, на табурете; с его высоты я увидел, как Уоррен одним стремительным рывком схватил гранату и швырнул ее в открытое окно. Граната, к несчастью, ударилась о вертикальную деревянную стойку рамы и откатилась обратно в зал.
Кто-то завопил. Я наконец преодолел свою инертность и лег на пол. Вопли прекратились, и на несколько мгновений воцарилась зловещая тишина. Я пишу «несколько мгновений», но время, казалось, остановило свой бег. Рядом со мной, уткнувшись лицом в пол, лежал Уоррен. Секунд через десять — они показались мне целой вечностью — он медленно поднялся на четвереньки, вытащил из-под себя гранату и сказал хрипловатым голосом:
— Отбой, ребята. Это просто скорлупа. Без начинки.
По залу прокатилась почти физически ощутимая волна облегчения. Героический подвиг старшины был сведен на нет, перечеркнут отсутствием всякой в нем необходимости. Более того, он приобрел комическую окраску.
— Ну и яичко вы снесли, старшина,— съязвил один из матросов и тут же весь побагровел под суровым взглядом лейтенанта Барнрайта.
Флотская дисциплина взяла верх. Второй старшина собрал своих людей и устроил перекличку. Весь состав оказался налицо, трое пытавшихся выбежать в переднюю дверь доложили, что она была заперта снаружи. С заметным облегчением, убедясь, что никто из его людей не виноват в инциденте, Барнрайт послал двоих матросов через заднюю дверь — осмотреть сад, откуда бросили гранату, и еще одного — через окно — проверить, не торчит ли ключ в замочной скважине,— там он действительно и оказался. Только тогда лейтенант повернулся к Уоррену и сказал ему несколько похвальных слов.
Фред Киндерсли пришел в себя и позвонил в полицейский участок. Я попросил разрешения воспользоваться его телефоном. Когда я поспешил в гостиную Киндерсли, где стоял телефон, в баре уже слышался веселый гомон и смех. Я позвонил в «Пайдал», и после короткой задержки мне ответил Элвин Карт. Мне показалось, что он запыхался.
— Это Уотерсон. Ваш брат дома?
— Добрый вечер. Вы хотели с ним поговорить? Пойду погляжу: вернулся ли он.
— Не трудитесь. Не могу ли я забежать к вам на несколько минут? У нас тут в «Глотке винца» случилось довольно неприятное происшествие.
— Пожалуйста, заходите, дружище. Но что там?…
Я резко повесил трубку и позвонил в Замок. Отозвался молодой слуга Пейстонов.
— Да, в этот уик-энд хозяин дома, но велел, чтобы после ужина его не беспокоили, ему надо просмотреть кое-какие бумаги.
— У меня срочное дело.— сказал я.
— Извините, сэр. Если вы объясните мне, какое именно, я доложу секретарю мистера Пейстона.
— Ладно, я перезвоню утром.
Даже если бы Роналд Пейстон и соизволил снять трубку, я бы не решился задать вопрос: «Вы были у себя в кабинете весь вечер?» Впрочем, я только хотел исключить его из числа подозреваемых: трудно представить себе всерьез, чтобы он или его экзотическая жена метали гранаты в окна таверны.
Миновало всего пять минут после происшествия. Моряки уже усаживались в автобус, на котором приехали; остальные посетители переговаривались в проулке или заводили свои машины. Толлертонский сержант попросил Фреда записать фамилии и адреса всех присутствующих, сам же он приедет завтра. Те, кто осматривал сад, не нашли никаких следов, а если следы и были, то, уж конечно, их затоптали.
Я попрощался с лейтенантом Барнрайтом, перебросился несколькими словами с Доротеей Киндерсли — она все еще не могла оправиться от потрясения — и зашагал через луг к «Пайдалу». |