В лучах вечернего солнца ослепительно загорелось окно, и я переставил стул так, чтобы оказаться спиной к дому.
Мое безмолвие еще сильней распалило Берти. Но и я был достаточно обозлен тем, что он явился как раз в тот самый момент, когда Сэм дал мне ключ к тайне и мне не терпелось хорошенько все это обдумать.
— И без того нет никакого житья от этих проклятых репортеришек, которые толкутся вокруг нашего дома, а тут еще вы привязались к моему брату. Неужели до вас не доходит, что он болен?
— По-вашему, более порядочно было зайти в мой дом и убить щенка Коринны?
Этот неожиданный отпор ошарашил Берти.
— Что за чушь!
— Это произошло в тот день, когда мы ездили кататься на яхте. Вас ведь никто не приглашал в наш дом? Или я ошибаюсь?
Берти был в полной растерянности. При всей своей склонности к отчаянным выходкам он все же старается придерживаться общепринятых условностей. Но я намеревался пробить этот заслон.
— Догадываюсь: вы скажете, что вас пригласила моя жена.
— Да, пригласила,— выдавил он из себя.
— По телефону?
— Нет, запиской.
— Вы знаете ее руку?
— Вообще-то нет. Но…
— Могу вас заверить, что она не посылала вам никакой записки. Если сомневаетесь, спросите у нее, сделайте одолжение. Вы сохранили записку?
— Само собой, нет. Порвал ее на клочки.
Я выяснил у него все подробности. В записке говорилось, что во второй половине дня Дженни будет одна. Он получил эту записку примерно в 17.20, когда вернулся из своей школы. Принял ванну и поспешил к нашему дому.
— Вы вошли в дверь? Позвали мою жену?
Берти все еще был в сильном замешательстве.
— Нет. Нажал пару раз на звонок и смотал удочки.
У меня не было ни малейшего сомнения, что он лжет, и это, видимо, отразилось на моем лице. Он понял и снова стал задираться:
— Что вы за человек — всегда предполагаете самое скверное. Неужели вы и правда верите, что я могу убить щенка?
— В обычном своем состоянии, может быть, и нет. Но в тот день — так сказала мне миссис Киндерсли — вы были в сильной ярости. Это подтвердил и ваш брат.
— Все шпионите. Зарубите себе на носу, что, если вы будете еще приставать к моему брату, вы об этом пожалеете.
— Приставать к вашему брату? Что за бред!
Его белоснежные зубы обнажились в злобной ухмылке.
— Ляпнуть моему брату, чтобы он остерегался меня… потому что я могу… Да вы просто рехнулись!
Значит, Элвин пренебрег моим предостережением и обо всем рассказал брату. Большая неосторожность.
— Вы утопили все ампулы с цианистым калием? Но есть ведь и другие способы.
Я ждал, что Берти шарахнет меня прикладом по голове, но он вдруг пришел в себя.
— Мы с вами не поладили,— заговорил он чуть погодя.— Готов признать, что я совершил несколько поступков, которые мне не следовало совершать. Совершил — или пытался совершить. Но убийство — не в их числе.
— Хотите ли вы, чтобы убийца Веры был обезврежен?— спросил я с прямотой, не исключавшей, однако, некоторой двусмысленности.
— Конечно.
— Я не слышу в вашем голосе полной убежденности.
— Мне надоели ваши любительские трюки. Сыт ими по горло.
Я буравил его глазами.
— Не могу понять, чего вам больше хочется: знать правду о Вериной смерти или выгородить своего брата?
— Зачем этот крутеж? Я очень любил Веру.
— Я знаю. У вас был с ней роман. Она сама мне призналась.
— Призналась вам? С какой стати?— Берти явно не находил слов.
— Роман этот закончился совсем недавно. |