Влас, распахнув шубу, сел на кровать и, покачивая люльку, откашлялся.

- Мы это к тебе, Ефим, пришли. Дельце есть.

- Говорите!

- Слыхали, что хочешь ты с нашего хутора переходить на жительство в станицу. Верно?

- Никуда я не собираюсь переходить. Кто это вам напел? - удивленно спросил Ефим.

- Слыхали промеж людей,- уклончиво ответил Влас,- и пришли из этого. Какой тебе расчет переходить в станицу, когда можно под боком купить флигелек с подворьем и совсем даже задешево.

- Это где же?

- В Калиновке. Продается недорого. Ежли хошь переходить - могем помочь и деньгами, в рассрочку. И перебраться помогем,

Ефим улыбнулся:

- А вам бы хотелось спихнуть меня с рук?

- Ты выдумаешь! - Игнат замахал руками.

- Вот что я вам скажу.- Ефим подошел к Игнату вплотную.- С хутора я никуда не пойду, и вы отчаливайте с этим! Я знаю, в чем дело! Меня вы не купите ни деньгами, ни посулами! - Густо багровея, судорожно переводя дух, крикнул, как плюнул, в ехидное бородатое лицо Игната: - Иди из моей хаты, старая собака! И ты, мельник... Идите, гады!.. Да живей, покедова я вас с потрохами не вышиб!

В сенцах Игнат долго поднимал воротник шубы и, стоя к Ефиму спиной, раздельно сказал:

- Тебе, Ефимка, это припомнится! Не хочешь добром уходить? Не надо. Тебя из этой хаты вперед ногами вынесут!

Не владея собой, Ефим сграбастал воротник обеими руками и, бешено встряхнув Игната, швырнул его с крыльца. Запутавшись в полах шубы, Игнат грузно жмякнулся о землю, но вскочил проворно, по-молодому и, вытирая кровь с разбитых при падении губ, кинулся на Ефима. Влас, растопырив руки, удержал его:

- Брось, Игнат, не сычас... успеется...

Игнат, угнувшись вперед, долго глядел на Ефима недвижным помутневшим взглядом, шевелил губами, потом повернулся и пошел, не сказав ни слова. Влас шел позади, обметая с его шубы налипший снег, и изредка оглядывался на Ефима, стоявшего на крыльце.

Перед святками к Ефиму во двор прибежала, обливаясь слезами, Дунька Игнатова работница.

- Ты чего, Дуняха? Кто тебя? - спросил Ефим и, воткнув вилы в прикладок соломы, торопливо вышел с гумна. -Кто тебя?- переспросил он, подходя ближе.

Девка с опухшим и мокрым от слез лицом высморкалась в завеску и, утирая слезы концом платка, хрипло заголосила:

- Ефим, пожалей ты мою головоньку!.. Охо-хохо!.. И что же я буду, сиротинушка, де-е-лать!..

- Да ты не вой! Выкладывай толком...- прикрикнул Ефим.

- Выгнал меня хозяин со двора. Иди, говорит, не нужна ты мне больше!.. Куда же я теперича денусь? С филипповки третий год пошел, как я у него жила... Просила хоть рупь денег за прожитое... Нет, говорит, тебе и копейки, я сам бы поднял, да они - денюжки - на дороге не валяются.

- Пойдем в хату! - коротко сказал Ефим.

Не спеша раздевшись, повесил на гвоздь шинель Ефим, сел за стол, усадил напротив всхлипывающую девку.

- Ты как у него жила, по договору?

- Я не знаю... Жила с голодного году.

- А договор, словом, бумагу никакую не подписывала?

- Нет. Я неграмотная, насилу фамилию расписываю.

Помолчав, Ефим достал с полки четвертушку оберточной бумаги и ковыляющим почерком четко вывел:

В нарсуд 8-го участка

ЗАЯВЛЕНИЕ...

x x x

С весны прошлого года, когда Ефим подал в станичный исполком заявление на кулаков, укрывших посев от обложения, Игнат - прежний заправила всего хутора - затаил на Ефима злобу. Открыто он ее ничем не выражал, но из-за угла, втихомолку гадил. На покосе обидел Ефима сеном. Ночью, когда тот уехал в хутор, пригнал Игнат две арбы и увез чуть не половину всей скошенной травы. Ефим смолчал, хотя приметил, что с его покоса колесники вели по проследку до самого Игнатова гумна.

Недели через две борзые Игната напали в Крутом логу на волчью нору.