В отличие от других пернатых посланцев, носивших крошечные корзиночки, этот передал своё послание на языке, понятном лишь должному адресату: еще одно свойство кольца с заклятием. Прошептав ответ, Молин выпустил птицу в ночь.
— Госпожа с Белой Лошади желает видеть меня, Хокса.
— Ведьма-ниси?
— Нет — другая.
— И вы пойдете?
— Да. Найди мне самый лучший плащ из тех, что оставила жена.
— Прямо сейчас? Я пошлю за Уэлгрином…
— Нет, Хокса. Приглашение адресовано только мне. Я не ждал его — хотя и не удивлен. Если я не вернусь, расскажешь обо всем Уэлгрину, когда он придет утром. Но не раньше.
Молин встряхнул плащ, протянутый ему Хоксой — черный, отороченный алым мехом, как нельзя лучше подходивший для посещения Ишад.
Зимние ночи в Санктуарии принадлежали воюющим сторонникам различных партий, колдовским силам и в особенности мертвым — но никто не остановил Молина. Подъезжая к дому Ишад, он почувствовал странные ощущения: глаза ее приспешников, их молчаливое движение вокруг; темные сплетенные защитные насаждения поднялись, когда Молин прикоснулся к тонкой стальной калитке.
— Оставь коня здесь. Им не понравится, если он подойдет ближе.
Молин посмотрел в изуродованное лицо человека, которого знал когда-то, — человека давно умершего и тем не менее очень внимательного и обходительного. Молин спрятал свое отвращение под кротким поведением, подобающим жрецу, спешился и позволил останкам Стилчо увести жеребца. Оглянувшись на дом, он увидел, что дверь открыта.
— Я давно хотел встретиться с тобой, — приветствовал он колдунью, поднося ее тонкую руку к губам по обычаю ранканской знати.
— Это ложь.
— Я хочу многое из того, что не желаю по-настоящему, сударыня.
Ишад засмеялась, и сочный звук ее голоса словно прибавил ей роста; она повела жреца в дом.
Молин готовил себя ко многому с того момента, как накинул на плечи плащ. С единственным глазом Стилчо он встретился без содроганий, но, когда вошел в сераль Ишад, вынужден был сглотнуть. В свете свечей какофония цветов и фактур поразила его. Солнечный свет, если бы он когда-нибудь проник в это забытое богами место, ослепил бы и пучеглазого бейсибца. Сметя в сторону стоившие целое состояние бархат, шелка и гобелены, Ишад освободила обыкновенный стул.
— Ты хочешь сказать мне что-то лично? — начал Молин, неловко устраиваясь на стуле.
— Может, я тоже желала встретиться с тобой, — с веселой издевкой произнесла она, но, увидев, что жрец не разделяет ее веселости, заговорила более серьезно:
— Ты искал колдуна пасынков, Рэндала.
— Он исчез больше месяца назад. Похищен — думаю, тебе это известно.
— Его держит в плену Роксана — она хочет, чтобы он вернул ей ее возлюбленного. Если к празднику Середины Зимы этого не случится, Рэндал умрет.
— И что же? Одним магом больше, одним меньше, это вряд ли может иметь для тебя значение.
— Скажем так: независимо от того, кто победит, — не в моих интересах, чтобы Роксане сопутствовала удача. Или так: не в моих интересах, чтобы потерпел неудачу ты, — а именно это случится, если все будет так, как хочет Роксана.
— И уж, конечно же, не в твоих интересах, чтобы ты сама потерпела неудачу. Поэтому ты полагаешь, что мы должны вместе защитить колдуна, возлюбленного Роксаны, и наши интересы от ведьмы-нисибиси? — спросил Молин, пытаясь подражать ее тону.
Повернувшись, Ишад поудобнее устроилась среди подушек. Капюшон ее плаща упал назад, открыв лицо, показавшееся в свете свечей красивым и человечным.
— Не вместе, нет. |