— Мы сделаем все, как надо, — уверил жрец.

— Да, и еще. Это должно произойти в полночь перед праздником Середины Зимы — ровно в полночь. Учтите это. Когда имеешь дело с Царицей Смерти, главное — точность.

Молин кивнул, едва сдерживая смешок, его лицо покрылось непроницаемой маской послушания.

— И найдите мне место, где я смогу спрятаться после акции. Пожалуй, подойдет то, где вы будете держать этих детей и их мать. Пора начинать обучение.

Молину потребовались все силы, чтобы смолчать. Что бы не давал человеку маат, но только не чувство юмора. Буревестник слишком полагался на этого пьяного наемника, вкладывая пророчества в его уста. Болтовня Нико пленила Буревестника в Санктуарии, словно муху в паутине. Молин уже чувствовал, как в его голове теснятся близкие и дальние планы. Успех неизбежен, но, к сожалению, был во всем этом один неприятный момент: Молин станет личным врагом Роксаны, а что она предпримет узнав, кто мать жреца, не мог предположить даже Бог Бури.

Нико вновь опьянел. Пытаясь вернуться в «Держи пиво», он наткнулся на экипаж, продолжая бормотать приказы. Бейсибцы хотели было притащить его назад, но Молин махнул рукой:

— Нет, Дженник, пусть идет. Он будет готов, когда понадобится нам снова; такие всегда ведут себя подобным образом.

— Но, Факельщик, — возразил Дженник, — он просит солнце, луну и звезды и не предлагает ничего взамен. Это не та сделка, которую вы описывали во дворце

— Но и не та, какой ее считает он.

Ведовской голод исчез вместе с пасынком. Молин схватился за дверь экипажа, чтобы не рухнуть на землю Дверь распахнулась, Дженник бросился вперед, и у Молина едва хватило духа, чтобы залезть внутрь и сесть напротив детей.

— Во дворец, — приказал он.

Экипаж загремел по неровной мостовой, и Молин закрыл глаза. У него дрожали колени: он был настолько возбужден, что затаил дыхание, чтобы не расхохотаться в истерике. Он прочувствовал мощь ведовской силы, и, хотя она ужаснула его, он совладал с ней. Он купался в чудесах и простоте замыслов, разворачивавшихся в голове, когда под мышкой у него задвигалась картина Лало. С дрожью жрец открыл глаза и отдернул ее от испачканных сладким рук Гискураса. Глаза ребенка горели ярче фонарей

— Хочу.

— Нет, — слабо произнес Молин, сознавая, что да Буревестник не в силах предвидеть желаний Детей Бури.

— Хочу.

Сейлалха, мать Гикураса, попыталась отвлечь его, малыш с силой взрослого мужчины отпихнул ее в угол глаза наполнились страхом, а глаза ребенка — яростью. Факельщик услышал раскаты грома и понял, что это не плод его воображения.

— Курас — нет, — вмешался Артон, беря названого брата за руку. Дети некоторое время смотрели друг на друга, и постепенно свет в глазах Гискураса угас. Вздохнув Молин расслабился, но вдруг понял, что свет перешел в глаза Аргона.

— Он уже наш, отчим. Нам не нужно забирать его, — произнес темноглазый ребенок тоном одновременно утешающим и угрожающим.

Остаток пути они проделали молча: Сейлалха забилась в угол, дети отдались своим мыслям, а Молин изучал тройной портрет.

До праздника Середины Зимы оставалось два чахоточных дня. Молин с удовлетворением констатировал, что его планы нельзя расстроить, и с раздражением пришел к выводу, что пришедшие в действие силы были столь могущественны, что он мог повлиять на них не больше любого другого.