Наконец Мойше спросил:

— Я так суеверен — или, по крайней мере религиозен — и всё думаю: когда закончится моё плавание?

— Когда ты бросишь якорь в Лондоне или Амстердаме и сойдёшь на берег с переводными векселями и привозным товаром, — сказал Джек.

— Я не могу есть векселя.

— Поменяй их на серебро и купи хлеба.

— У меня будет хлеб. И ради него надо было огибать земной шар?

— Хлеб можно добыть где угодно. — Джек взглянул на открытый океан по правому борту и поправил себя: — Кроме как здесь. Зачем плыть вокруг света? Для забавы, наверное. Мы плывём, куда нас гонит ветер, и редко имеем возможность выбирать. К чему ты клонишь?

— Думаю, моё путешествие окончилось, когда мы пересекли Чермное море и вышли из рабства египетского, — сказал Мойше. — С той поры ничто меня не радует.

— Опять-таки у тебя не было выбора.

— Каждый день, — возразил Мойше, — предлагал мне выбор, но я был слеп.

— Мне твоей каббалистики не понять, — сказал Джек. — Я англичанин и отправлюсь в Англию. Ясно? А теперь я задам вопрос, на который хотел бы получить такой же ясный ответ. Когда мы доберёмся до Акапулько, ты примкнёшь к морской партии или к сухопутной?

— К сухопутной, — отвечал Мойше. — Навеки и бесповоротно.

— Ладно, — проговорил Вреж после очередной неловкой паузы. — Раз мы лишились бедного Арланка, получается, что мне выпадает море. И я рад, что увижу Лиму, Рио-де-ла-Плата и Бразилию, а после того, что мы пережили, мыс Горн меня уже не страшит.

Мимо как раз проходил Даппа.

— Для человека без родины остаётся только корабль. На Карибских островах и в Бразилии полно чёрных невольников — я не смогу услышать и пересказать их истории, если сам там не побываю.

— А поскольку ван Крюйк, ясное дело, отправляется с кораблём, мне дорога на сушу, — сказал Джек. — И мои ребята пойдут со мной.

Некоторое время все молча стояли на резком тихоокеанском ветру, потом, словно разом вспомнив, сколько приготовлений каждому предстоит, побрели в разные стороны.

— Лучше время для переговоров — до начала переговоров, — сказал Мойше, когда они с Джеком смотрели на баркас, идущий к порту Навидад. На берегу дожидались алькальд Чамелы, монахи и несколько человек в полном конкистадорском облачении. — По крайней мере, так говорил Сурендранат, и я надеюсь, что и у нас получится.

Джек приметил, что Мойше, говоря, теребит индейские бусы — наследие предков-манхатто. Он всегда машинально их перебирал, когда опасался, что его хотят провести. Джек решил сделать вид, будто ничего не видит.

После двух недель плавания вдоль побережья они пересекли тропик Рака и в первый день 1701 года обогнули лысый мыс Сан-Лука. Затем взяли курс на юго-восток, чтобы пересечь устье Калифорнийского залива. Путь занял несколько дней, поскольку вирасон, как называют в этих краях морской бриз, стих. Наконец увидели впереди острова Лас-Трес-Мариас, лежащие на продолжении костлявого локтя Новой Испании, Кабо-Корриентес, то есть мыса Ветров. Следующие двое суток прошли в напряжении. Два мыса — Сан-Лука и Корриентес — ограничивали вход в водное пространство, которое те, кто считал Калифорнию островом, называли проливом, а те, кто не считал, — заливом. Три Марии располагались в устье залива-пролива, но на удалении от испанских властей в Акапулько. Соответственно, здесь обычно зимовали английские и французские пираты. К опасности, связанной с людьми, добавлялись природные опасности: Три Марии практически соединялись с мысом Корриентес протяжёнными мелями.