Оляна заплакала. Слезы текли по ее щекам, капая на острый клинок, но Оляна не видела этого. Когда слезы высохли, Оляна подошла к иконе в углу и долго молилась, прося Господа отпустить ей грехи вольные и невольные. Затем помолилась за Оляту и Некраса. Закончив, она подошла к двери и вновь взяла саблю. Дружинники устанут ждать и станут ломиться в дверь. Она не откроет, дверь выломают. Если изловчиться, она убьет одного воя или хотя бы ранит, второй дружинник ее зарубит, не удержится. Ей не придется мучиться, и это не будет самоубийством. Священник говорил, что убить себя — тяжкий грех, Господь самоубийц не прощает. Еще священник рассказывал про греческих дев-христианок, над которыми римские воины хотели надругаться, но девы бросились в воду и утонули. Это не было самоубийством, объяснял священник, люди тех дев признали святыми. Она тоже не хочет, чтоб над ней надругались. Господь поймет…

За дверь послушался шум, крики, затем чей-то тяжелый кулак врезал в толстые доски.

— Открывай! — послышался грубый голос. — Убью!

Оляна стала в стороне и подняла саблю. За дверь крикнули еще раз, затем умолкли. Прошло немного времени, и в дверь застучали. По-другому. Оляна догадалась: рубят топором. Дружинник с той стороны бил сноровисто: скоро над засовом появилась дыра, а затем ловкий удар выломил засов. Большая темная тень появилась в проеме, Оляна рубанула, что сил. Однако клинок встретил другой клинок, сабля вылетела из рук девы и, звеня, покатилась по полу. Сильные руки схватили ее за плечи. Оляна зажмурилась.

— Доча?..

Малыга въехал в Белгород беспрепятственно. Здесь его почти никто не знал, а Зыха кмет оставил в отдалении, велев затаиться в кустах. Малыга наметом проскакал по узким улочкам. Возле бывшего дома Улыбы стояли привязанные кони. Малыга перешел на шаг и осторожно подъехал к воротам. Привстав на стременах, заглянул поверх. На лавочке у дома сидели двое дружинников. Мгновение, кмет размышлял. Дружинники во дворе — это плохо. С другой стороны на засаду не похоже. Сидят спокойно, о чем-то лаются. Малыга вытащил засапожник и спрятал нож в рукав. Затем спрыгнул наземь.

Увидев шагнувшего во двор воя, дружинники вскочили. Однако сразу же успокоились. Вой был немолод и смотрел миролюбиво.

— Где Олята? — спросил гость, подходя ближе.

— Тебе зачем? — насторожился один из дружинников.

— Коня обещал продать.

— Не продаст! — осклабился дружинник. — В поруб свезли.

— А сестра его?

— Ею сотник занимается, — дружинник кивнул на дом. — Потом придет наш черед. Можешь и ты, коли подождешь. Девка молодая, горячая!

— Куда ему! — хохотнул второй. — Старый! Голова сивая…

Дружинник не договорил. Лезвие ножа, зажатого в умелой руке, пробило ему печень. Второй отскочил и выхватил меч.

— Потрох сучий!

Дружинник ударил наотмашь. Малыга легко отбил неуклюжий выпад и, отклонившись, полоснул кончиком сабли по горлу. Дружинник захрипел и повалился на траву. Кмет подскочил к двери и застучал в нее тяжелым кулаком.

— Открывай!

Из дома не отозвались. Ударив еще несколько раз, Малыга прислушался — внутри было тихо. Кмет отыскал в сенях топор и стал рубить толстые доски. Смахнув засов, он бросил топор и достал саблю. Не зря. Серебристая полоска мелькнула справа, но нападавший был слишком неопытен. Малыга отбил удар, крутанул рукоять, и сабля загремела по доскам пола. В доме было сумрачно. Не давая ворогу опомниться, кмет схватил его за плечи и обомлел…

— Это я, доча, — говорил он, гладя прильнувшую к груди головку. — Некрас за вами послал… Кто его? — спросил, разглядев труп на полу.