— Опять ярлыки! Смотри на вещи проще — в этом твое спасенье. Все бабы одинаковы. Стоит тебе уяснить эту простую истину, и ты уже никогда не будешь мучиться любовными переживаниями.

— И превращусь в животное, — прежним тоном проговорил Элефантов, но Орех пропустил его слова мимо ушей.

— Кстати, вношу поправку в свой совет: зачем тебе тратить на эту птичку столько денег? Я подберу ей замену с учетом всех твоих пожеланий: рост, упитанность, цвет волос…

— В тебе пропадает торговец лошадьми! — изрек Элефантов. — Лучше ее никого нет!

— Бедняга, ты зациклился. Верней всего от подобных заблуждений способна излечить дурная болезнь. Если понадобится хороший доктор — у меня есть…

— Я тебе морду набью!

Элефантова бросило в жар.

— Хо-хо-хо! А хорошо бить старых друзей? К тому же я тебя учил драться, а не наоборот! — Орех выпятил челюсть.

— А мне плевать!

— Это за тобой водится, потому и уважаю. В бой с открытым забралом, не считая врагов! Молодец. Но обязательно сломаешь шею, и никто тебя не похвалит. Скажут — дурак!

— Боря Никифоров похвалит. Он молодец. Раздел вчера на партсобрании этого индюка Кабаргина. И за соавторства липовые, и за чванство, некомпетентность. Не побоялся!

— Тоже неумно. Доплюется против ветра! Чего ж ты у него совета не спросил?

— А он всякой хурды-мурды не знает. Он правильно жить учит, честно.

— Ты был с ним всегда заодно.

— Был. Пока не сломался…

— Вот то-то! Помнишь, что я когда-то говорил? Все ломается! Рано или поздно.

— Не все. Никифоров не сломается, потому мне ему в глаза глядеть стыдно. Уверен, еще много есть людей таких, как он, только я их, жалко, не знаю.

— Нету их, потому и не знаешь. Нетути!

Элефантов уперся в Орехова долгим изучающим взглядом.

— Жалко мне тебя, бедняга.

— Себя пожалей.

— И себя жалко. Только я стал таким, как ты, сознательно и понимаю, что спустился на десяток ступеней вниз. А ты ничего этого не осознаешь.

Орехов зевнул.

— А какая разница?

И снова Элефантов подумал, что никакой особой разницы тут нет.

В его жизни опять наступила черная полоса. Мария вертелась в суматошном колесе ремонтно-приобретательских забот, в хороводе многочисленных друзей, разрывалась на части телефонными звонками, постоянно куда-то спешила. С Элефантовым она была обычно-улыбчивой, стандартно-любезной; и чрезвычайно занятой, вопрос о свиданиях отпадал сам собой.

Чтобы поговорить наедине, Элефантов поджидал Марию утром на остановке, но она приехала с другого направления. Откуда? Не скрывая раздражения, ответила, что была у портнихи.

— В восемь утра у портнихи?

Невинный вопрос, обнажающий всю нелепость ее объяснения, привел Марию в ярость:

— А почему, собственно, я должна перед тобой отчитываться? Кто ты такой?

Элефантов растерянно молчал, сраженный откровенной враждебностью и расчетливой безжалостностью тона.

— Ты же никто, понимаешь, никто!

Мария прошла сквозь него, как через пустое место. Цок, цок, цок — постукивали об асфальт высоченные каблуки. Независимая походка, гордо вздернутый подбородок. Отставая на шаг, за ней плелся уничтоженный Элефантов.

— Ты все хочешь выпытать, расспрашиваешь обо мне Спирьку, Эдика! — Нежинскую распирало от негодования, она остановилась, повернув к Сергею злое красивое лицо. — Что тебя интересует? Хочешь, чтобы я сказала: «Сережа, после развода (она не забыла вставить это реабилитирующее „после развода“) я спала с тем, с тем, с тем?»

Резкими жестами она загибала пальцы — один, второй, третий…

«Не хватит пальцев…» — мелькнуло в оглушенном сознании.