Джорджетт Хейер. Смятение чувств
Пэту Уолласу с любовью
Глава 1
Библиотека в поместье Фонтли, подобно большинству основных помещений в вытянутом здании, бывшем когда-то монастырем, выходила окнами на юго-запад, откуда открывался вид на запущенные сады и кленовые насаждения, служившие защитной лесополосой и заслонявшие от взора однообразие простирающихся дальше топей Даже солнечным мартовским днем свет не заглядывал в готические окна, отчего и комната, и ковер, и шторы, и тисненые кожаные корешки книг в резных шкафах казались такими же сумрачными, вылинявшими, как и униформа человека, который недвижно сидел за письменным столом, сцепив руки на кипе бумаг, и не сводил взгляда с желтых нарциссов, кивавших на ветру, устремлявшемся за утлы здания и проносившемся, подобно тени, над некошеной лужайкой На униформе, такой же вытертой, как и ковер, виднелись желто-коричневые нашивки и серебряные галуны 52-го полка, но, при всей своей поношенности, она казалась какой-то еще и несообразной, неуместной в этой тихой комнате, впрочем, таким же неуместным чувствовал себя и носивший эту форму человек Однако человек этот не должен был чувствовать себя так, дом в Фонтли был местом его рождения и принадлежал ему, но его взрослые годы прошли в местах, весьма отличающихся от тихих топей и пустошей Линкольншира, а переход от величия Пиренеев был слишком внезапен и сопровождался обстоятельствами слишком ужасными, чтобы казаться ему чем-то иным, нежели просто дурным сном, от которого его вот-вот поднимет на ноги команда «в ружье!», или побежавший в панике мул, поваленный оттяжками его палатки, или просто бивачная суматоха на рассвете.
Письма из Англии настигли его в последний день января. Сначала он прочитал письмо от матери, написанное в смятении от тяжелой утраты и доводящее до его сведения через едва различимую череду наползающих друг на друга строчек, что его отец умер. Никогда не удостаиваясь большего, нежели шапочное знакомство с покойным виконтом, он был скорее потрясен, чем опечален. Лорд Линтон, хотя и был грубовато-добродушным и благожелательным, когда сталкивался с кем-либо из своих отпрысков, не был наделен семейными добродетелями. Он предпочитал общество своего близкого друга принца-регента обществу собственной семьи и поэтому проводил очень мало времени в своем доме и вовсе не предавался размышлениям по поводу надежд и стремлений единственного выжившего сына и двух дочерей. Лорд погиб на охоте, при первом же залпе, стреляя дуплетом на скаку, – неудивительный конец для бесстрашного и зачастую безрассудного всадника. Что действительно удивило сына, так это открытие, что, вопреки советам и увещеваниям, отец его поскакал на неопытной и норовистой молодой лошади, прежде никогда не опробованной в поле. Лорд Линтон был бесшабашным наездником, но не дураком; его наследник, зная, какой дикий переполох поднимали при первом залпе Кворн и Бельвуар, заключил, что он поскакал, намеренно выбрав молодую норовистую лошадь на пари, и перешел к той части письма, где содержался материнский наказ немедленно оставить армию и вернуться в Англию, ибо его присутствие дома было крайне необходимо. Новый лорд Линтон (правда, прошло еще много недель, прежде чем он стал с готовностью откликаться на непривычное обращение после «капитана Девериля») не сумел отыскать в письме своей матери какой-либо веской причины, по которой ему следовало бы пойти по столь претившей ему стезе. Письмо от поверенного в делах лорда Линтона было менее пылким, но более ясным. Он прочел его дважды, прежде чем его мозг сумел объять ужасающую новость, и еще много раз, прежде чем он положил его перед своим полковником. Никто не мог бы быть добрее к нему, да никому другому Адам Девериль и не смог бы показать это письмо. Полковник Колборн прочел его не изменившись в лице и не проявил никакого непрощеного сочувствия. |
