– У тебя левая передняя фара не работает.

– Ты скажешь своим коллегам-жандармам, чтобы арестовали меня за это?

Ив пытался шутить, но юмор таможенника сводился к анекдотам, над которыми смеялись только другие таможенники. Абигэль повернулась к дочери:

– Пристегни ремень, Жемчужинка Любви, милая.

Леа пристроила подушку между своей головой и дверью и поморщилась.

– Что это за «Жемчужинка Любви»?

– Это только наше имечко… Она терпеть не может, когда я называю ее так, и обижается. Влюбленный подросток, да и только.

Ив обернулся:

– Это правда?

– Чушь, – буркнула Леа. – Она сама не знает, что несет, как всегда.

Ив включил обогрев на полную мощность и тронулся. По дороге он открыл термос с горячим кофе, налил в пластиковый стаканчик и протянул его дочери:

– На, выпей капельку, согреешься. Ну и холодина…

Абигэль взяла стаканчик и посмотрела на отца:

– Что происходит, папа? С ума сойти, до чего ты изменился. Похудел, выглядишь усталым.

– Все в порядке.

– Почему ты ушел в отставку?

– А почему ты спрашиваешь меня об этом сейчас?

– Потому что раньше не было возможности.

– Мне было пятьдесят четыре года. Мне осточертела таможня, все эти операции, засады. Бороться с наркоторговлей – это пытаться вычерпать океан ложкой. И однажды это тебе… – Он не договорил, проглотив обиду. – Короче, из-за этой проклятой работы я не видел, как ты росла, а теперь… не могу пробиться сквозь твою скорлупу. У меня не получается с тобой сблизиться.

Абигэль заметила, что его руки на руле слегка дрожат.

– Мне хорошо в моем рыбацком домике. Море рядом, я отдыхаю, живу, как живется. Меня это, знаешь ли, устраивает.

– И ты все бросил всего за несколько лет до пенсии?

– Посмотрим, сможешь ли ты продолжать работать психологом, когда доживешь до моих лет. Во всяком случае, надеюсь, ты поймешь раньше меня, что в жизни есть дела поинтереснее, чем выслушивать жалобы людей и воевать с ветряными мельницами. Работай не работай, а преступления и наркотрафик будут всегда.

– Но я, по крайней мере, заложу свой камешек в постройку. Я буду полезна и, может быть, спасу несколько жизней.

Взгляд Ива скользнул к зеркалу заднего вида, в направлении внучки.

– Она так на тебя похожа. Мне кажется, я вижу тебя, когда ты была маленькой. Та же внешность, тот же характер.

Глаза Абигэль погрустнели. Отец это заметил.

– В чем дело?

– В последние несколько месяцев я прошла уйму тестов, обследований. Я не хотела тебе говорить, пока ни в чем не уверена, но… происходит что-то серьезное…

– Объясни.

– Время идет, и мои самые давние воспоминания стираются целыми кусками. В воспоминаниях детства уже масса пробелов. Я еще хорошо помню себя в тринадцать-четырнадцать лет. Но раньше – все размыто.

– Боже мой…

– Мой невролог считает, что это может быть побочным действием пропидола при долгом приеме, но она в этом не уверена, подобных случаев не наблюдалось. Как будто каждая капля этого снадобья разрушает частицу моего мозга, разъедает нейроны, как кислота, и бесповоротно отключает воспоминания. Мы ищем выход. Но пока мне нужно это лекарство, иначе у меня случается десяток катаплексий на дню, а я не могу так жить. Это одна из причин, по которым я записываю мои воспоминания и сны. Так я веду дневник своей жизни. Заношу на бумагу уходящие дни. На потом, если станет хуже, понимаешь?

Печаль отразилась на лице отца.