Настя на ходу поздоровалась с поэтом, услышав в ответ безучастное „Здрасьте“, брошенное мимо.

Как и все, Настя считала Удальцова „литературным“ женоненавистником, который не признает дамского творчества и периодически выступает в печати то с опусами, клеймящими мужчин, пишущих „под женским знаком“, то с классификационными, по примеру естествоиспытателя Карла Линнея, научными трудами, подразделяющими женскую поэзию на истерию, рукоделие и общий, безликий тип. К последнему, по всей вероятности, он и относил изыски Анастасии Филипповны.

Иногда Насте очень хотелось дознаться, а каков он, этот „бронзовый“, на самом деле? Как ведет он себя с „нелитературными“ женщинами? На основании обрывочных слухов цельную картину сложить было невозможно, и она ждала случая, перста судьбы, который мог что-нибудь прояснить.

Желтые листья, пока единичные, как счастливые дни нашей жизни, светлели в кронах старых лип. Высокие деревья шумели, заглушая голоса студентов, временных обитателей особняка.

Настя спустилась в библиотеку, славящуюся из поколения в поколение широким выбором „свободомысленной“ литературы. С годами и переменами в государстве, издавшем наконец всё и вся и даже более того, эта слава несколько поблекла.

Она взяла стихи Набокова, надеясь отыскать в них тень своей любимой Лолиты. Еще чуть-чуть покопавшись, нашла зачитанный „Тропик Рака“ Генри Миллера и открыла его наугад: „Он наклонился над ней, и их головы ударились об стену. Но у него была такая чудовищная эрекция, что близость оказалась невозможной. Тогда с выражением отчаяния, которое так часто появляется на его лице, он встает и застегивает ширинку. Он уже готов уйти, но в этот момент видит, что его пенис лежит на тротуаре. Размерами он с палку от метлы. Ван Норден равнодушно поднимает его и сует под мышку. И тут я замечаю, что на конце этой палки болтаются две огромные луковицы, похожие на тюльпанные, и слышу бормотание Ван Нордена: „Горшки с цветами… горшки с цветами…“

„Хорошо написано“. — Она решила прочесть роман от начала до конца.

На выходе из библиотеки Настя встретила Ленку, к которой собиралась заскочить вечером. Сокурсница и, пожалуй, приятельница, Елена Дробова имела обыкновение надолго исчезать, но потом снова появляться.

В период увлечения астрологией она успела переспать со многими известными и неизвестными хранителями древних знаний. Она переходила из квартиры в квартиру и из постели в постель, как Солнце по знакам Зодиака. Только Ленкин Зодиак выглядел куда разнообразнее.

— Лена, где теперь обитаешь? — поинтересовалась Настя.

— Не где обитаю, а чем живу, милая, — таинственно улыбнулась оккультная дама, — мы сняли квартиру на Садово-Кудринской.

— Кто это — мы?

— Зеленые братья. Понимаешь, мы учредили „Орден зеленого братства“. Все лето пропутешествовали, были в Средней Азии, ходили по долинам и по взгорьям. А теперь сняли квартиру. Мы не можем друг без друга.

— И много вас?

— Пять человек, не считая учителя.

— Лена, все слышали про белых братьев… Ваша „зеленая лампа“ не из той же серии?

— Приходи — узнаешь, — многозначительно подмигнула Дробова, — я написала трактат, хотела попросить тебя почитать, хотя бы взглянуть сторонним глазом. Ну стиль или еще что-нибудь…

Она быстро написала в блокноте адрес, вырвала листок и сунула Насте в карманчик жилета. При этом жилет с неизбежностью распахнулся, и Ленка восхищенно воскликнула:

— Ну ты, мать, даешь!

— Еще нет, — парировала Настя, уловив отчетливые лесбийские нотки в ее голосе.