– Ну, вот и… все, – объявил он. – Какое фантастическое утро! – Он засунул в сумку последнюю пленку. – Уверен, здесь есть по меньшей мере четыре или пять отличных снимков. Сейчас мы вернемся в отель и позавтракаем, а потом я займусь Арунделом.

Я-то думала, что из-за такого раннего старта Дэвид, как и я, быстро устанет. Напротив, его переполняла энергия, и, когда мы ехали обратно, он без остановки говорил о работе. Он явно был в ударе.

– Ни с чем не сравнить то опьянение, которое испытываешь, понимая, что есть все условия для создания замечательной фотографии, – говорил он, подъезжая к Амберли. – Эдвард Уэстон, американский фотограф, считает, что искусство фотографии существует «на пике эмоций». Мы ищем ту долю секунды, когда и свет, и картинка в видоискателе, и твой собственный творческий инстинкт соединяются, чтобы остановить одно мгновение, одно неповторимое мгновение, и сохранить его для вечности. И суть фотографии именно в этом – в волнении, которое я ощутил сегодня, когда олень посмотрел прямо в мой объектив.

Мы позавтракали, а потом, утомленные, разбрелись по своим номерам и проспали два часа. «Как мне это нравится, – думала я, погружаясь в сон. – Мне ужасно нравится быть с Дэвидом. Пожалуйста, пожалуйста, пусть это никогда не кончится».

После ланча мы прогулялись по Амберли и осмотрели местную церковь, а еще побродили по приходскому кладбищу, читая надписи на надгробиях. «В память о Саре Хант… Вечная память Ричарду Фримену…» В какой-то момент мой взгляд остановился на плите с надписью: «Вечная память Уильяму Гэлпину, отошедшему в мир иной 10 мая 1873 года, и его горячо любимой жене Элис, ушедшей из жизни 19 октября 1875 года. Прожившие вместе сорок пять лет, теперь они неразлучны до скончания времен».

И тут меня поразила не очень-то здоровая, но на удивление умиротворяющая мысль: я хочу быть похороненной вместе с Дэвидом. А ведь мы знакомы всего шесть недель…

Мы вернулись в отель и доиграли в шахматы, а потом, в половине четвертого, отправились в Арундел. Дэвид устроился почти у подножия замка.

– Я использую линзы с широким углом, – объяснил он, – чтобы скомпенсировать некоторую неустойчивость перспективы. Сейчас свет довольно приятный. – Он, прищурясь, смотрел на небо. – Он такого чудесного розовато-золотистого оттенка. Ты можешь это увидеть?

– Могу. Так значит, волшебный час уже близко?

– Да. – Дэвид заглянул в видоискатель. – Надо немного подождать – я хочу, чтобы все было… как следует. – Он снова поднял глаза к небу, а затем опять наклонился к фотоаппарату.

– А вот и наступил подходящий момент. Вдруг над землей поднялась стая ворон, и я услышала щелчок затвора.

– Да, – пробормотал он, щелкая еще раз. – Да… вот так. Ну просто фантастика! – воскликнул он. – Внезапно взлетевшие вороны… все это движение, контрастирующее с незыблемостью камня, и этот блестящий черный цвет на золотом фоне…

С этого ракурса он нащелкал целую пленку, а потом снял фотоаппарат со штатива, и мы спустились с холма в поисках еще одной выигрышной позиции. Я снова протянула ему «Поляроид».

– А ты отличный помощник.

– Мне нравится тебе помогать.

– Почему?

– Это интересно. Благодаря тебе я замечаю вещи, на которые никогда раньше не обращала внимания. Например, какого цвета солнечный свет, какой формы облака или куда дует ветер.

– Но моя работа предполагает долгое ожидание, – сказал Дэвид, глядя в видоискатель.