— Но ведь он не безнадежен? — робко спросила миссис Уэстби.

— Нет-нет, что вы! Просто я хотел предупредить вас, что на многих собак лекарства почти не действуют. Но Бренди молод и в отличной форме. У него есть все шансы выкарабкаться. Но как он ее подхватил?

— Это я вам могу объяснить, мистер Хэрриот. Неделю назад он искупался в реке. Я стараюсь не подпускать его к воде, пока стоят холода, но стоит ему увидеть плывущую палку, как он сразу прыгает в самую середину. Вы же его видели? Любимая его штука.

— Я знаю. А потом у него начался озноб?

— Да. Я сразу отвела его домой, но очень уж было холодно. Вытираю его и чувствую, как он весь дрожит.

Я кивнул.

— Конечно, тогда он и простудился. Сейчас я сделаю ему инъекцию пенициллина, а завтра заеду к вам и повторю ее. Водить его в таком состоянии сюда не следует.

— Хорошо, мистер Хэрриот. Что-нибудь еще?

— Ему нужен легочный жилет, как мы их называем. Прорежьте в старом одеяле две дырки для передних ног, а края сшейте на спине. Вместо одеяла можно взять старый свитер. Главное, чтобы грудь у него была в тепле. Гулять не выводите — только в сад для отправления естественных надобностей.

Утром я заехал и сделал вторую инъекцию и нашел Бренди в прежнем состоянии. Не подействовали и следующие четыре инъекции. На пятый день мне оставалось только с грустью признать, что он принадлежит к подавляющему большинству собак, которым антибиотики не помогают. Температура, правда, немного понизилась, но он почти ничего не ел и заметно похудел. Я прописал ему таблетки сульфапиридина, но и они никакой пользы не принесли.

Дни шли, а Бренди по-прежнему кашлял, тяжело дышал и все больше погружался в тяжелую апатию. Мне уже не удавалось отогнать мысль, что этот веселый, полный буйной энергии пес вот-вот погибнет.

Однако смерть прошла стороной. Бренди кое-как выкарабкался, но и только. Температура стала нормальной, он начал понемногу есть, однако этим все и ограничилось. Он не жил, а только существовал в какой-то серой мгле.

— Это уже не Бренди, — сказала миссис Уэстби недели три спустя, и на глаза у нее навернулись слезы.

— Боюсь, вы правы, — грустно согласился я. — Рыбий жир вы ему даете?

— Каждый день. Но толку ни малейшего. Что с ним такое, мистер Хэрриот?

— Видите ли, тяжелую пневмонию он одолел. Но не ее последствия — хронический плеврит, спайки и, возможно, еще что-нибудь. Процесс выздоровления словно бы на этом и оборвался.

Миссис Уэстби вытерла глаза платком.

— Просто сердце надрывается смотреть на него. Ведь ему только пять лет, но кажется он совсем дряхлым. — Она всхлипнула и высморкалась. — А я еще ругала его за то, что он залезал в банки и пачкал мне джинсы! Если бы он начал сейчас опять безобразничать, как я обрадовалась бы!

Я засунул руки поглубже в карманы.

— И ничего такого он больше не вытворяет?

— Ах, где там! Бродит по комнатам и все. Даже гулять не хочет.

Пока мы разговаривали. Бренди поднялся с подстилки в углу, медленно просеменил к топящемуся камину, постоял немножко — тощий, пустоглазый. Словно бы только теперь обнаружив мое присутствие, он чуть вильнул кончиком хвоста, потом закашлялся, застонал и тяжело опустился на коврик.

Да, миссис Уэстби не преувеличила: передо мной, казалось, была очень старая собака.

— Вы думаете, он навсегда таким и останется? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Будем надеяться, что нет.

Но, садясь за руль, я не повторил про себя этих слов. Слишком уж часто мне приходилось видеть телят, перенесших пневмонию. Фермеры называли их «заморышами», потому что они навсегда оставались худыми и вялыми.