У Нины Павловны Марине нравилось оставаться – там был попугайчик в клетке. Марину клали на высокую кровать и давали на ночь что-нибудь вкусненькое. Марина очень гордилась, когда утром шла в сад с Ниной Павловной. Во-первых, не одна. Во-вторых, с самой воспитательницей.

Маленькая Марина боялась мать, не понимала ее и иногда жалела. Как-то вечером они шли из сада домой. Мать молчала, хотя они обычно играли по дороге в слова. Мама называла слово – «арбуз», а Марина должна была назвать слово на «з» – «заяц». Слова часто были одни и те же, и это тоже успокаивало. Они зашли в подъезд, подошли к лифту. Мать достала связку ключей и стала ковыряться ключом в порванной резине лифтовых дверей. Марина стояла молча и смотрела. Потом сказала: «Мам, можно, я нажму кнопку, лифт вызвать?» – «Давай не сейчас, ладно? Я так устала на работе», – ответила мать, засовывая ключ в дверь лифта. Марина все-таки нажала на кнопку. Лифт приехал, двери открылись. Мать постояла в недоумении, а потом Марина увидела, что по ее щеке катится слеза. «Я просто очень устала», – сказала мама.

Вечером Марина устроила истерику, отказываясь идти в школу. Мать допытывалась: «Почему?» Марина молчала. Утром у нее поднялась температура, и она две недели просидела дома. В один из вечеров к ним пришла Светлана Аркадьевна. Марина боялась, что ее будут ругать, выгонят из школы за то, что она сказала «ромашки», а не «астры», и сидела в своей комнате, боясь дышать. Но мать увела гостью на кухню и разлила по рюмкам коньяк. Марина по звуку определила, что мать поставила варить кофе – значит, гадать будет. Потом затрещала пишущая машинка – Марина часто засыпала под этот звук. Мать печатала документы, чтобы помочь кому-то разделить имущество или получить наследство. «Зачем Светлане Аркадьевне чужое имущество?» – удивилась Марина и заснула. После выздоровления ее пересадили на первую парту, с девочкой.

Марина всегда хотела увидеть хоть одну из работ матери, но мать говорила: «Нечего тебе там делать». Случай представился, когда Марина училась во втором классе. Тогда умер Черненко, и школа не работала. Девать Марину было некуда. Мама привезла ее в огромное серое здание, завела в кабинет, посадила за стол, на котором стояла машинка, дала кипу листов и показала, как их заправлять. «Можешь что-нибудь напечатать. Я скоро вернусь», – сказала она и ушла на общее собрание коллектива по случаю смерти генерального секретаря.

Марина осталась одна в запертом кабинете. Вставила лист, как показывала мать, и три раза напечатала алфавит. Было интересно искать буквы на клавиатуре. Вдруг она услышала строгий громкий голос: «Встаньте, товарищи, объявляется минута молчания». Марина от испуга вскочила со стула и замерла. Играла грустная музыка. Потом затикали часы. Марина стояла и плакала от испуга. Почувствовала, как колготки стали мокрые, и заплакала навзрыд от стыда. Когда мать зашла в кабинет с чужими людьми, Марина стояла ровненько, держа спину, и тихо плакала. Мать кинулась к ней, обняла, начала успокаивать. «Какой мудак оставил радио включенным? – спросила мать коллег. – Поехали домой, ничего страшного», – сказала она Марине.

По дороге они заехали в «Детский мир» и купили огромную черную плюшевую обезьяну. Обезьяна была страшная, с кровавой раной вместо рта, и Марине она совсем не нравилась. Но сказать матери об этом она не решилась. Мать отдала ей пакет с обезьяной, и Марина держала его на вытянутой руке – боялась, что пакет дотронется до ноги в уже высохшей колготке и обезьяна ее укусит.

Первые два-три дня они ходили купаться, мать играла с ней в крестики-нолики, заплетала косички по утрам.