– Двое уже получили от меня по башке, – сказала Бронвин, поднимая руку с двумя оттопыренными пальцами.

– А двух оставшихся я прогнал с помощью пчел, – добавил Хью.

– За ними явятся другие, – вздохнул я.

Бронвин подобрала с пола какой‑то предмет вроде железного лома, который я вряд ли сумел бы удержать в руках.

– Тогда не будем здесь задерживаться, согласны?

Подземный рынок морепродуктов представлял собой невероятно запутанный лабиринт. Мы пытались разобраться в бесконечных поворотах и коридорах и одновременно вспомнить, как мы очутились там, внизу, и какой иероглиф на китайском означает «выход». Рынок оказался огромным, но тесным, до отказа забит ящиками и прилавками, разделен свисавшими кусками брезента и электрическими проводами угрожающего вида. Над головами покачивались голые электрические лампочки. Полчаса назад здесь сновали толпы народа, но парни Лео почти всех разогнали.

– Постарайтесь не отставать! – крикнула нам Бронвин через плечо.

Мы скользнули вслед за ней под прилавок, на котором извивались живые осьминоги, затем побежали по проходу между столами с рыбой, лежавшей в ящиках с дымящимся сухим льдом. Повернув налево на «перекрестке» с другим торговым рядом, мы заметили двух подручных Лео – один распростерся навзничь на полу, второй пытался привести сообщника в чувство с помощью пощечин. Бронвин даже не замедлила шага, и в тот миг, когда человек в изумлении поднял на нее взгляд, она прямо на бегу ударила его ногой в висок. Бандит растянулся рядом со своим товарищем.

– Мне очень жаль! – крикнула Бронвин, обернувшись. Вместо ответа до нас донеслись угрожающие вопли: еще двое громил Лео рванули к нам. Мы снова свернули, взбежали вверх по узкой лестнице, распахнули какую‑то дверь и вывалились навстречу дневному свету. После долгих часов, проведенных в полумраке, свет на несколько мгновений ослепил нас. Внезапно мы очутились в настоящем – в Нью‑Йорке, среди людей, спешивших по тротуару. В самый разгар часа пик. Нас окружали бесчисленные пешеходы, машины, уличные торговцы, и от этого мельтешения у меня закружилась голова.

Спасаться бегством незаметно для окружающих – это целое искусство. Не так уж легко бежать от убийц, не вызывая при этом любопытства и удивления у прохожих. Нам нужно было прикинуться, что мы заняты совершенно безобидным делом – вечерней пробежкой, в то время как двое из нас были с ног до головы мокрыми, двое одеты по моде девятнадцатого века, и все мы постоянно озирались и в тревоге шарахались от темных переулков и подворотен. Судя по всему, притворяться у нас получалось не очень хорошо, потому что на нас было устремлено гораздо больше взглядов, чем на обычных мокрых подростков в карнавальных костюмах, особенно в Нью‑Йорке. Ведь на здешних улицах полно самой странной публики.

Мы перебегали проезжую часть, не обращая внимания на красный свет и знаки «Стойте», создавали заторы на дорогах, иногда бросались прямо под машины, которые яростно сигналили или резко сворачивали в сторону, – нам казалось, что лучше попасть под машину, чем снова оказаться в плену, в петле Лео. Но его подручные прицепились к нам, словно хронический насморк: они преследовали нас по загроможденным лотками улицам Чайна‑тауна, по Маленькой Италии, забитой туристами, и едва не настигли нас, когда мы застряли на разделительной полосе оживленной Хаустон‑стрит. В своих несовременных костюмах они выделялись в уличной толпе. Наконец, когда я уже почти выбился из сил, Нур прибавила ходу, поравнялась с Бронвин и затащила ее куда‑то за угол. Мы с Хью последовали за девчонками, и через несколько минут Нур снова увлекла Бронвин в сторону, на сей раз в дверь ничем не примечательного магазинчика. Это была скромная, довольно тесная лавчонка, где торговали пивом, чипсами, шоколадками и прочей ерундой.