Перейдём к аристократическому элементу. С ним дело обстоит не намного лучше, чем с короной, по крайней мере в предоставленной ему конституцией сфере. Если насмешки, которыми непрестанно осыпают палату лордов вот уже более ста лет, постепенно настолько внедрились в общественное мнение, что эта ветвь законодательной власти всеми рассматривается как инвалидный дом для отслуживших государственных мужей, что предложение пэрства принимается каждым не совсем ещё утратившим работоспособность членом палаты общин за оскорбление, то легко представить себе, каким уважением пользуется вторая из установленных конституцией государственных властей. В действительности, деятельность лордов в верхней палате свелась к пустой, ничего не значащей формальности и лишь изредка эта деятельность подымается до своего рода энергии косности, как это было во время господства вигов с 1830 г. по 1840 г., но даже и тогда лорды были сильны не сами по себе, а благодаря партии тори, чистейшими представителями которой они являются. Палата лордов, главное преимущество которой, по теории конституции, должно заключаться в том, что она якобы одинаково независима от короны и от народа, в действительности зависит от определённой партии и, стало быть, от состояния народного мнения, а благодаря праву короны назначать пэров зависит и от последней. Но чем бессильнее палата лордов, тем прочнее она укореняется в общественном мнении. Конституционные партии — тори, виги и радикалы — одинаково страшатся отмены этой пустой формальности, и разве лишь радикалы замечают, что лорды как единственная неответственная по конституции власть представляют аномалию и что поэтому следует-де заменить наследственное пэрство выборным. И опять-таки только страх перед людским мнением поддерживает эту пустую форму, а радикалов, требующих для палаты общин чисто демократического базиса, страх этот гонит ещё дальше, чем две остальные партии; чтобы только не допустить падения ненужной, отжившей свой век палаты лордов, радикалы пытаются вдохнуть в неё ещё немного жизненной силы вливанием народной крови. Чартисты знают лучше, что им делать; они знают, что под натиском демократической палаты общин рухнет само собой всё гнилое сооружение, корона и лорды и прочее, и поэтому они не проявляют заботы, как радикалы, о реформе пэрства.

И подобно тому как преклонение перед короной возросло в той же степени, в какой уменьшилась власть короны, так и почтение в народе к аристократии настолько же повысилось, насколько упало политическое влияние палаты лордов. Дело не только в том, что были сохранены унизительнейшие формальности феодального времени, что члены палаты общин, когда они появляются в официальной роли перед лордами, должны стоять перед ними с шляпами в руках, в то время как лорды сидят с покрытыми головами; что официальное обращение к представителю знати гласит: «Да будет угодно вашей светлости» («May it please your lordship») и т. д.; хуже всего то, что все эти формальности являются действительно выражением общественного мнения, которое считает лорда существом высшего порядка и питает почтение к родословным, к звучным титулам, старым семейным реликвиям и т. д., что для нас, обитателей континента, так же отталкивающе и отвратительно, как культ короны. И в этой черте английского характера сказывается преклонение перед пустым, ничего не значащим словом, совершенно абсурдная, навязчивая идея, будто великая нация, будто человечество и вселенная не могут существовать без слова аристократия.