«Чрезвычайно благоприятным фактом, характерным для нынешних выборов, является то, что все партии согласны сойтись на монархической и конституционной платформе и таким образом в известной степени смягчить расхождения своих разнообразных политических программ. Принятый правительством прогрессивный, но твердый и умеренный политический курс будет иметь своей главной целью достижение такого единения. Правительство не позволит отклонить себя от своих либеральных, но умеренных принципов преувеличенными надеждами или требованиями. С другой стороны, правительство не может допустить, чтобы партия, которая далека от того, чтобы безоговорочно признавать конституционную основу, но признает законность хартий в той мере, в какой последняя соответствует ее собственным интересам, присваивала бы себе исключительное право называться «роялистами». Правительство отрицает правильность утверждения, будто большинство землевладельцев принадлежит к этой партий» и т. д.

Министерство, в сущности, трудилось понапрасну. Принц не укрепил своего положения ни реакционной речью в Staatsrat [Государственном совете. Ред.] при представлении своего сына, ни другой реакционной речью на собрании франкмасонов, ни реакционным обращением к Treubund (род прусской оранжистской организации), но он напугал кабинет министров бурными взрывами гнева по поводу оборота, который приняли дела под их руководством. Первый циркуляр Флотвеля был благожелательным предостережением буржуазии — ни в коем случае не подвергать испытаниям новоиспеченный конституционализм регента. Когда в результате этого шага министры осознали непрочность своего собственного положения, они протелеграфировали принцессе Прусской, и та, немедленно прибыв из Кобленца в Берлин, по coup de baguette [мановению волшебной палочки. Ред.] дала делу обратный ход. В течение последнего года принцесса жила попеременно в Веймаре, Карлсруэ и Кобленце. Берлин она посетила лишь в момент решения вопроса о регентстве. Так как все опрошенные в то время врачи отказались определенно заявить, излечима ли болезнь короля или нет, то королева, через посредство г-на фон Клейст-Ретцова, раздобыла одного армейского врача, некоего Бёгера, который подписал бумагу о том, что король может выздороветь. Тогда принцесса Прусская притворилась больной, вызвала к себе этого же самого врача, заставила его себя лечить, очаровала его лестью и знаками милостивого расположения и, когда он казался уже достаточно подготовленным, напрямик спросила его, неужели он, столь ученый и добросовестный человек, в самом деле верит своему собственному заявлению относительно состояния здоровья короля? Глупый Бёгер признался, что только слезы королевы заставили его сделать это заявление. Принцесса позвонила, немедленно вбежали два камергера, и армейский врач, призванный к повиновению своим естественным повелителям, должен был не только повторить на словах, но и собственноручно подтвердить на бумаге только что исторгнутое у него признание. Когда принцесса таким образом достигла своей цели, она была выслана из Берлина. После утверждения ее супруга в качестве регента она добровольно продолжила свое пребывание в Кобленце. Подобно всем посредственным людям, принц Вильгельм страдает от умственного превосходства своей дражайшей половины, и, хотя он нуждается в том, чтобы его водили на помочах, ему неприятно видеть руки, которые их держат. Его жена вынуждена поэтому оказывать на него влияние окольным путем. Отношения между обеими этими особами и без того весьма холодны и официальны. В молодости принц Вильгельм был страстно влюблен в девицу фон Брокхауз и хотел жениться на ней.