Следует обзор истории Германии за новейшее время (в особенности с 1815 г.) для доказательства ее рабского сознания и стремления к притеснению…

От последнего приходилось страдать особенно славянам, ибо „историческим назначением“ (немцев), по крайней мере на севере и на востоке, являлось, по их собственным понятиям, истребление, порабощение и „насильственное германизирование“ славянских племен. „Эта длинная и «печальная» история, память о которой глубоко хранится во всех славянских сердцах, без сомнения, отзовется в последней неизбежной борьбе славян против немцев, если социальная революция не помирит их прежде“ (стр. 164).

Следует затем история немецкого патриотизма, начиная с 1815 года. (Материал заимствован из книги проф. Мюллера по истории 1816—1865 годов.)

„Политическое существование прусского королевства (1807) пощажено только благодаря просьбам Александра I“ (стр. 168, 169).

Речи Фихте к немецкой нации. «Но современные немцы, сохранив всю громадность претензий своего философа-патриота, от гуманности его отказались… Для них доступнее патриотизм князя Бисмарка или г-на Маркса» (стр. 171).

После бегства Наполеона из России, по словам Бакунина, „Фридрих-Вильгельм III со слезами «умиления и благодарности» обнял в Берлине своего избавителя, императора всероссийского“ (там же).

„Оставалось поэтому Австрии только одно — не душить Германию“ своим вступлением со всеми своими владениями в Германский союз, как она первоначально предполагала, „но вместе с тем и не позволять Пруссии стать во главе Германского союза. Следуя такой политике, она могла рассчитывать на деятельную помощь Франции и России. Политика России до самого последнего времени, то есть до Крымской войны, состояла именно в систематическом поддержании взаимного соперничества между Австрией и Пруссией, так, чтобы ни одна из них не могла одержать верх над другой, и в то же самое время в возбуждении недоверия и страха в маленьких и средних княжествах Германии и в покровительстве им против Австрии и Пруссии“ (стр. 183). Влияние Пруссии преимущественно нравственное, от нее многого ожидали (после 1815 г.). Поэтому для Меттерниха важно было, чтобы она не давала никакой конституции (обещанной), а чтобы стала с Австрией во главе реакции. „В этих стремлениях он нашел самую горячую «поддержку» во Франции, управляемой Бурбонами, и в императоре Александре, управляемом «Аракчеевым»“ (стр. 184).

„Немцы не нуждались в свободе. Жизнь для них просто немыслима без правительства, то есть без верховной воли, верховной мысли и железной руки, «ими помыкающей». Чем сильнее эта рука, тем более гордятся они и тем самая жизнь становится для них веселее“ (стр. 192).

1830—1840. Слепое подражание французам. „Немцы перестают пожирать галлов, но зато обращают всю свою ненависть на Россию“ (стр. 196). „Все зависело от исхода польской революции. Если бы она восторжествовала, прусская монархия, оторванная от своей северо-восточной опоры и принужденная“ отказаться, если не от всех, то от значительной части своих польских владений, „принуждена была бы искать новой точки опоры в самой Германии, и так как она тогда еще не могла… путем завоеваний… то — путем либеральных реформ“ (стр. 199). После поражения поляков Фридрих-Вильгельм III, оказавший столь значительные услуги своему зятю, императору Николаю, „сбросил маску и пуще прежнего поднял гонение на пангерманских патриотов“ (стр.