Цезарь неоднократно возвращается к свойственному германцам обычаю селиться так, чтобы со стороны врага, т. е. всякого чужого народа, их защищали обширные необитаемые леса. Этот же самый обычай продолжал сохранять силу вплоть до позднего средневековья. Саксов Нордальбингии защищал от датчан пограничный лес, находившийся между Эйдером и Шлейем (на древнедатском языке — Jarnwidhr), а от славян — саксонский лес, тянувшийся от Кильского залива до Эльбы; славянское название Бранденбурга, Бранибор, опять-таки не что иное, как обозначение такого защитного леса (по-чешски «braniti» значит защищать, «bor» — сосна и сосновый лес).

После всего этого не может быть никаких сомнений относительно степени культурного развития германцев ко времени Цезаря. Они далеко не такие номады, как современные азиатские кочевые народы. Кочевой жизни место в степи, а германцы жили в первобытном лесу. Но они были также далеки и от стадии оседлых земледельческих народов. Еще Страбон шестьдесят лет спустя говорит о них:

«Все эти» (германские) «племена с одинаковой легкостью снимаются со своих мест благодаря примитивности своего образа жизни, так как они не занимаются земледелием и не копят сокровищ, а живут в хижинах, которые они строят за день, и питаются главным образом продуктами скотоводства, как номады, на которых они похожи еще и тем, что возят с собой все свои пожитки на повозках и перекочевывают со своими стадами, куда им вздумается».

Знакомство с земледелием, как установлено сравнительным языкознанием, они принесли еще из Азии; что они его потом не забыли, удостоверяет Цезарь. Но это было земледелие, которое служило лишь в крайних случаях подсобным источником существования для полукочевых воинственных племен, медленно продвигавшихся по среднеевропейским лесным равнинам.

Отсюда следует, что переселение германцев на их новую родину между Дунаем, Рейном и Северным морем в эпоху Цезаря еще не закончилось или тогда только что заканчивалось. То, что тевтоны, а может быть, и кимвры во времена Пифея, вероятно, дошли до полуострова Ютландии, а передовые отряды германских племен до Рейна — это можно заключить из того, что нет никаких сведений об их прибытии, — нисколько этому не противоречит. Образ жизни, совместимый лишь с длительными странствиями, неоднократные походы на запад и на юг, наконец то обстоятельство, что Цезарь застал наибольшую известную ему массу германцев, свевов, еще в полном движении — все это допускает только одно заключение: очевидно, что перед нами здесь отрывочные сведения о последних этапах крупного передвижения германцев и их поселения в главных местах их пребывания в Европе. Римское сопротивление на Рейне а затем на Дунае кладет предел этому переселению, ограничивает владения германцев занятой ими до сих пор территорией и тем самым принуждает их перейти к оседлому образу жизни.

В остальном наши предки, по наблюдениям Цезаря, были настоящими варварами. Торговцев они впускают в свою страну только для того, чтобы можно было сбывать кому-нибудь свою военную добычу, сами же у них не покупают почти ничего; да и что из чужого могло бы им понадобиться? Даже своих плохих низкорослых лошадей они предпочитают красивым и хорошим галльским лошадям. А вино свевы вообще не пропускают в свою страну, потому что оно расслабляет. В этом отношении их сородичи бастарны были, пожалуй, более цивилизованы; во время упомянутого вторжения во Фракию [См. настоящий том, стр. 447. Ред] они отправили к Крассу послов, которых тот напоил, выспросил нужные ему сведения о позиции и намерениях бастарнов, а затем заманил последних в засаду и уничтожил. Еще перед сражением в долине Идиставизо (в 16 г. нашей эры) Германик описывал своим солдатам германцев, как воинов без панциря и шлема, защищенных лишь щитами, сплетенными из ивовых прутьев или сделанными из тонких досок, причем только первый ряд имеет настоящие копья, а задние — только колья, заостренные и обожженные для твердости.