Но это была также и единственная жертва, на которую пришлось пойти Бисмарку. Под предлогом, будто во Франции нет правительства, которое могло бы заключить с ним мир, — что было в такой же степени верно, в какой и неверно, как 4 сентября, так и 28 января, — он использовал свои успехи чисто по-прусски, до последней капли, и согласился на заключение мира лишь после того, как Франция была окончательно повержена. При заключении мира он снова по доброй старопрусской манере «без колебания использовал благоприятную ситуацию». Не только была выжата неслыханная сумма в 5 миллиардов репараций, но сверх того две провинции, Эльзас и немецкая Лотарингия, с Мецем и Страсбургом, были отторгнуты от Франции и включены в состав Германии. С этой аннексией Бисмарк впервые выступил как независимый политик, который не просто выполняет своими методами предписанную ему извне программу, но претворяет в жизнь продукт своей собственной мозговой деятельности; и тут он совершил свой первый колоссальный промах [Дальнейший текст до слов «Бисмарк был у цели» (см. настоящий том, стр. 465), ввиду отсутствия соответствующих страниц рукописи, воспроизводится по тексту журнала «Neue Zeit», Bd. I, № 25, 1895–1896, S. 772–776. Ред.].

Эльзас был в основном завоеван Францией еще в Тридцатилетнюю войну. Ришелье тем самым изменил надежному принципу Генриха IV:

«Та земля, где говорят по-испански, пусть принадлежит испанцам, где говорят по-немецки — немцам, но земля, где говорят по-французски, принадлежит мне».

Ришелье опирался при этом на принцип естественной границы по Рейну, исторической границы древней Галлии. Это была глупость; но Германская империя, в состав которой входили области Лотарингии и Бельгии, где говорили по-французски, и даже Франш-Конте, не имела права упрекать Францию в захвате земель, где говорили по-немецки. И если Людовик XIV в 1681 г. в мирное время захватил Страсбург с помощью франкофильской партии города, то не Пруссии приходить от этого в негодование, после того как она в 1796 г. учинила, хотя и без успеха, точно такое же насилие над вольным имперским городом Нюрнбергом, куда ее во всяком случае не приглашала никакая прусская партия [Людовика XIV упрекают в том, что он в самое мирное время напустил свои «присоединительные палаты» на немецкие области, которые ему не принадлежали. О пруссаках же самые злостные их завистники не могут, дескать, сказать ничего подобного. Напротив. Заключив в 1795 г. сепаратный мир с Францией, что было прямым нарушением конституции империи, и объединив вокруг себя своих столь же вероломных мелких соседей за демаркационной линией в первый северогерманский союз, они использовали для захватнических попыток во Франконии затруднительное положение южногерманских имперских чинов, которым пришлось одним продолжать войну в союзе с Австрией. Они учредили в Ансбахе и Байрёйте (которые были тогда прусскими) «присоединительные палаты» по образцу Людовика и предъявили притязания на целый ряд соседних территорий под такими предлогами, по сравнению с которыми юридические аргументы Людовика были верхом ясности и убедительности. Когда же немцы были затем разбиты и отступили, а французы вступили во Франконию, спасители-пруссаки заняли всю территорию вокруг Нюрнберга, включая пригороды до самой городской стены, и хитростью вынудили трепетавших от страха нюрнбергских мещан подписать договор (2 сентября 1796 г.), по которому город подчинялся прусскому господству при условии, чтобы в пределы городской черты никогда не допускались евреи. Но вслед за этим эрцгерцог Карл опять перешел в наступление в разбил французов при Вюрцбурге 3 и 4 сентября 1796 г.