Спустя двадцать лет, в течение которых продолжался этот социальный переворот, выявились также и другие его результаты. Беспощадная вырубка лесов уничтожила хранилища почвенной влаги; дождевая и снеговая вода, не успев впитаться в почву, быстро стекала ручьями и потоками, вызывая сильные наводнения; летом же реки становились мелководными и почва пересыхала. Во многих самых плодородных районах России уровень влаги в почве снизился, как сообщают, на целый метр, так что хлебные злаки своими корнями уже не достигают ее и сохнут. Таким образом, не только люди разорились, но и сама земля во многих местах истощилась по крайней мере на время жизни целого поколения.

Голод 1891 г. придал этому процессу разорения, носившему прежде хронический характер, острую форму, и тем самым обнажил его перед всем миром. И поэтому Россия с 1891 г. не выходит из голода. Этот суровый год в значительной мере погубил последнее и самое важное средство производства крестьян — их скот — и довел задолженность крестьян до такой степени, что это неизбежно должно было подорвать их последние жизненные силы.

В таком положении любая страна разве только с отчаяния могла бы начать войну. Но и для этого не хватает средств.

В России дворянство живет долгами, а теперь живет ими а крестьянин, но прежде всего существует за счет долгов само государство. Сколько денег задолжало российское государство за границей, знают все: свыше четырех миллиардов марок. Какова его задолженность внутри страны, не знает никто; во-первых, потому, что неизвестна ни сумма выпущенных займов, ни сумма находящихся в обращении бумажных денег; и во-вторых, потому, что стоимость этих бумажных денег меняется каждый день. Но одно несомненно: кредит России за границей исчерпан. Четыре миллиарда марок русских государственных облигаций переполнили через край западноевропейский денежный рынок. Англия уже давно, а Германия недавно избавилась от большей части своих «русских» бумаг. Приобретшие эти бумаги Голландия и Франция тоже оказались не в состоянии их переварить, как это обнаружилось при заключении последнего русского займа в Париже; из общей суммы займа в 500 миллионов франков его удалось разместить только на 300 миллионов, а облигации на сумму в 200 миллионов русский министр финансов должен был взять обратно у подписавшихся и превысивших сумму подписки банкиров. Это доказывает, что даже во Франции какой-либо новый русский заем в ближайшее время не имеет никаких шансов на успех.

Таково положение этой страны, которая якобы непосредственно угрожает нам войной, но которая на самом деле не в состоянии развязать войну даже с отчаяния, если только мы сами не будем так глупы, чтобы бросить ей в пасть нужные для этого деньги.

Трудно понять невежество французского правительства и довлеющего над ним буржуазного общественного мнения Франции. Не Франция нуждается в России, — наоборот, скорее Россия нуждается во Франции. Без Франции царь со своей политикой оказался бы изолированным в Европе, и бессильный что-либо предпринять, он должен был бы мириться со всем, что происходит на Западе и на Балканах. Прояви Франция больше понимания, она могла бы добиться от России всего, что ей угодно. Но вместо этого официальная Франция пресмыкается перед царем.

Экспорт русской пшеницы уже подорван конкуренцией дешевой американской пшеницы. Главным предметом вывоза остается только рожь, а она вывозится почти исключительно в Германию. Как только Германия начнет потреблять белый хлеб вместо черного, нынешняя официальная царско-крупнобуржуазная Россия тотчас же обанкротится.

VII

Мы достаточно критиковали наших соседей, наших миролюбивых врагов. Но как обстоит дело у нас самих?

И тут мы должны прямо сказать, что постепенное сокращение срока военной службы может быть полезно для армии только в том случае, если раз навсегда будет положен конец зверскому обращению с солдатами, укоренившемуся за последние годы и вошедшему в обычай в армии в гораздо большей степени, чем это хотят признать.