Критическая критика знает об отдельных продуктах природы лишь то, что «мы их едим и пьём». Всяческое почтение перед естествознанием критической критики!

Критика вполне последовательно противопоставляет неудобному, навязчивому требованию заняться изучением «природы» и «промышленности» следующее неоспоримо-остроумное риторическое восклицание:

«Или» (!) «Вы думаете, что познание исторической действительности уже закончено? Или» (!) «Вам известен хоть один исторический период, который был бы действительно уже познан?»

Или критическая критика полагает, что она дошла хотя бы только до начала познания исторической действительности, исключив из исторического движения теоретическое и практическое отношение человека к природе, естествознание и промышленность? Или она думает, что действительно познала какой бы то ни было исторический период, не познав, например, промышленности этого периода, непосредственного способа производства самой жизни? Правда, спиритуалистическая, теологическая критическая критика знакома (знакома, по крайней мере, в своём воображении) лишь с политическими, литературными и теологическими громкими деяниями истории. Подобно тому как она отделяет мышление от чувств, душу от тела, себя самоё от мира, точно так же она отрывает историю от естествознания и промышленности, усматривая материнское лоно истории не в грубо-материальном производстве на земле, а в туманных облачных образованиях на небе.

Представитель «закоснелой» и «жестокосердной» массы, с его меткими упрёками и советами, выпроваживается критикой как массовидный материалист. Не лучше обходится она и с другим, менее злостным, менее массовидным корреспондентом, который, хотя и возлагает надежды на критическую критику, не находит, однако, что она оправдывает их. Представитель такой «.неудовлетворенной» массы пишет:

«Однако я должен сознаться, что первый номер Вашей газеты меня ещё совсем не удовлетворил. Ведь мы ожидали чего-то другого».

Критический патриарх самолично отвечает:

«Что газета не оправдает ожиданий, я знал наперёд, потому что я довольно легко мог представить себе эти ожидания. Люди так истомлены, что хотят получить сразу всё. Всё? Нет! По возможности всё и в то же время ничего. Такое всё, которое не требовало бы труда, такое всё, которое можно было бы воспринять, не проделав никакого процесса развития, — всё, которое можно было бы вместить в одно слово».

В своей досаде на непомерные претензии «массы», которая требует чего-либо или даже всего от «ничего не дающей», из принципа и по природе своей, критики, критический патриарх рассказывает на стариковский манер следующий анекдот: недавно один берлинский знакомый горько жаловался на многословность и излишнюю обстоятельность его произведений (как известно, г-н Бруно из самой ничтожной мнимой мысли делает пухлый труд); г-н Бауэр утешил его обещанием — для большей лёгкости усвоения послать ему потребную для печатного оттиска книги типографскую краску в форме маленького шарика. Патриарх объясняет себе растянутость своих «трудов» плохим распределением типографской краски, точно так же как он объясняет пустоту своей «Literatur-Zeitung» пустотой «нечестивой массы», которая, чтобы чем-нибудь наполнить себя, хотела бы проглотить сразу Всё, а также и Ничто.

Хотя мы отнюдь не отрицаем важности вышеприведённых сообщений, всё же трудно усмотреть всемирно-историческую противоположность в том, что один массовидный знакомый критической критики находит критику пустой, а она, наоборот, обвиняет его в некритичности; что другой знакомый считает «Literatur-Zeitung» не оправдавшей его ожиданий и что, наконец, третий знакомый и друг дома находит труды критики чересчур пространными. Тем не менее, знакомый № 2, проникнутый ожиданиями, и друг дома № 3, который, по крайней мере, желает ознакомиться с тайнами критической критики, образуют переход к более содержательному и более напряжённому отношению между критикой и «некритической массой».