Уже прошло изрядное время с тех пор, как святому Бруно было разъяснено, что нет никакого толка от «личности», деятельность которой ограничивается этими, ставшими уже тривиальными, логическими прыжками. В то же время приведённое место содержит наивное признание, что сущность бауэровской «личности» есть понятие понятия, абстракция, от абстракции.
Критика, которой Бруно подвергает Фейербаха, — поскольку она нова, — ограничивается тем, что упрёки Штирнера по адресу Фейербаха и Бауэра она лицемерно изображает как упрёки Бауэра по адресу Фейербаха. Так, например, он утверждает, что «сущность человека есть сущность вообще и нечто святое», что «человек есть бог человека», что человеческий род есть «абсолютное», что Фейербах раскалывает человека «на Я, связанное с сущностью, и Я, не связанное с сущностью» (хотя Бруно постоянно объявляет абстрактное совпадающим с сущностью и, противопоставляя Критику и массу, представляет себе этот раскол ещё гораздо более чудовищным, чем Фейербах), что борьбу следует вести против «предикатов бога», и т. д. По вопросу о корыстной и бескорыстной любви Бруно списывает у Штирнера, полемизируя с Фейербахом, почти дословно целых три страницы (стр. 133–135), точно так же, как он весьма неуклюже копирует фразы Штирнера: «каждый человек — своё собственное творение», «истина — призрак» и т. д. Вдобавок, «творение» превращается у Бруно в «изделие». Мы ещё вернёмся к тому, как святой Бруно эксплуатирует Штирнера.
Итак, первое, что мы обнаружили у святого Бруно, — это его постоянная зависимость от Гегеля. На его замечаниях, списанных у Гегеля, мы, конечно, дольше останавливаться не будем. Мы приведём ещё только несколько мест, из которых станет ясно, как непоколебимо он уверовал в могущество философов и как он разделяет их иллюзию, будто изменившееся сознание, появление нового оттенка в истолковании существующих отношений может перевернуть весь существовавший до сих пор мир. Преисполненный этой веры святой Бруно и выдаёт себе через одного своего ученика аттестацию, — в IV томе вигандовского трёхмесячника, на стр. 327, — будто его вышеприведённые фразы о личности, провозглашённые им в III томе, представляют собой «миропотрясающие мысли».
Святой Бруно говорит (Виганд, стр. 95):
«Философия никогда не была чем-либо иным, как только теологией, приведённой к своей наиболее общей форме, к своему наиболее разумному выражению».
Это место, направленное против Фейербаха, почти дословно списано из фейербаховской
«Философии будущего» (стр. 2):
«Спекулятивная философия есть истинная, последовательная, разумная теология».
Бруно продолжает:
«Философия сама в союзе с религией всегда стремилась к абсолютной несамостоятельности индивида и действительно осуществила её благодаря тому, что философия требовала и добивалась растворения единичной жизни во всеобщей, растворения акциденции — в субстанции, человека — в абсолютном духе».
А разве не «философия» Бруно «требует» — «в союзе с» гегелевской и в его всё ещё продолжающемся запретном общении с теологией — «растворения человека» в представлении одной из его «акциденций», — в представлении самосознания как «субстанции», — разве она этого не «требует», хотя и не «добивается»? Из всего этого места, впрочем, видно, с какой радостью «елейно-медоточивый» отец церкви всё ещё исповедует свою «миропотрясающую» веру в таинственную мощь святых теологов и философов. Разумеется, — в интересах «правого дела свободы и своего собственного дела».
На стр. |