Они давно вышли из городка, но Бербели этого не заметила — она вовсе не обращала внимания на дорогу. Болтая, она как бы освобождалась от гнета долгой беспросветной недели молчания и терпения в чужом доме, — и постепенно совсем развеселилась.

— Где это мы? — вдруг воскликнула она с удивлением. — Куда мы идем?

— Если вы не возражаете, мы идем в Гертельфинген, почти что пришли.

— Гертельфинген? А что нам там делать? Не лучше ли повернуть назад, уже поздно.

— Когда вы должны быть дома, Бербели?

— Да в десять, не позднее. Мы так славно прогулялись!

— До десяти еще много времени, — сказал Кнульп, — я уж позабочусь, чтобы вы не опоздали. И раз мы так скоро снова не встретимся, может, рискнем, станцуем один танец? Или вы не любите танцевать?

Она взглянула на него изумленно и с любопытством.

— Танцевать-то я очень люблю. Но где же? Здесь, ночью, в темноте?

— Как вам уже известно, мы сейчас придем в Гертельфинген, а там в трактире «Лев» всегда есть музыка. Мы можем туда зайти, станцуем один-единственный танец и сразу домой, будет о чем вспомнить.

Бербели в раздумье остановилась.

— Как бы это было весело, — проговорила она. — Но что о нас подумают? Я не хочу, чтобы меня сочли за таковскую… или чтобы решили, что мы с вами парочка.

Она вдруг задорно рассмеялась и громко воскликнула:

— Если уж я выберу себе когда-нибудь милого дружка, он ни за что не будет дубильщиком! Не хочу вас оскорбить, но у дубильщика такая грязная работа.

— В этом вы, возможно, правы, — добродушно ответил Кнульп. — Но ведь вы не замуж за меня собираетесь. Да и ни одна душа здесь не знает, что я дубильщик и что вы такая гордая; руки я отмыл дочиста, так что если вы не прочь со мной потанцевать, я вас приглашаю. Если нет, воротимся назад.

В темноте из-за кустов показался первый дом деревни со светлым фронтоном. Кнульп вдруг прошептал: «Тс-с!» — и поднял палец, и они услышали доносившуюся из деревни музыку — звуки гармоники и скрипки.

— Ну, вперед! — засмеялась девушка, и оба прибавили шагу.

Во «Льве» танцевали четыре или пять пар, все молодежь. Кнульп их не знал. Было спокойно и прилично, никто не докучал незнакомой парочке, вставшей в ряд в начале очередного танца. Они сплясали лендлер и польку, затем на очереди был вальс, который Бербели танцевать не умела. Они смотрели на танцующих и выпили немного пива — на большее у Кнульпа не хватило наличности.

Бербели разгорячилась от танца и оглядывала маленький зал блестящими от возбуждения глазами.

— Кажется, теперь нам пора возвращаться, — напомнил ей Кнульп в половине десятого.

Она встрепенулась и сразу же погрустнела.

— Как жаль, — сказала она тихо.

— Можно побыть еще немного.

— Нет, нужно идти. Как было чудесно!

Они направились к выходу, в дверях девушка вдруг вспомнила:

— Мы же ничего не дали музыкантам.

— Да, — несколько смущенно отозвался Кнульп. — Они заслужили уж не меньше, чем двадцать пфеннигов, но, к сожалению, дела мои таковы, что у меня и пфеннига нет.

Она засуетилась и вытащила из кармана маленький вышитый кошелек.

— Что же вы сразу не сказали? Вот двадцать пфеннигов, дайте им!

Он взял монетку и отнес ее музыкантам, затем они вышли и некоторое время стояли у входа, пока в глубокой тьме не начали различать дорогу. Ветер усилился и приносил отдельные дождевые капли.

— Раскрыть зонтик? — спросил Кнульп.