Новейшая версия этой теории вообще пытается свести проявления альтруизма к искусной маске эгоизма. По одной из версий, под состраданием скрывается волеизъявление “эгоистичного гена”, который стремится увеличить свои шансы на распространение, побуждая хозяина собирать плату за благодеяния или помогать близким родственникам – носителям того же гена. В определенных случаях такие объяснения выглядят убедительно.

Но есть и другая точка зрения, предлагающая более прямое – и притом универсальное – объяснение. Еще в III веке до нашей эры, задолго до Гоббса, китайский мудрец Мэн-цзы писал: “У всех людей есть разум, неспособный выносить чужие страдания”.

В наше время данные нейронауки укрепляют позицию Мэн-цзы в этом извечном споре. Когда мы видим, как кому-то плохо, в нашем собственном мозге включаются те же нейронные цепи, и нечто вроде возникающего эмпатического резонанса служит прелюдией к состраданию. У родителей плачущего младенца в мозге эхом отражается нейронная активность ребенка, и они автоматически стремятся успокоить малыша.

Наш мозг изначально настроен на доброту. Мы автоматически бросаемся на помощь испуганному ребенку, у нас автоматически возникает желание обнять улыбающегося малыша. Такие эмоциональные порывы доминантны: они вызывают у нас невольную и мгновенную реакцию. То, как быстро мы переходим от эмпатии к действию, подразумевает существование нейронных систем, настроенных именно на такую последовательность. Ощущение, что кому-то плохо, толкает нас на помощь.

Когда мы слышим крик боли, у нас активируются те же зоны мозга, что и при ощущении собственной боли, а с ними еще и премоторная кора, что означает готовность к действию. Аналогично, когда кто-то печально повествует о своих несчастьях, у слушателя активируется двигательная кора, управляющая движениями, а также миндалина и связанные с ней нейронные сети, ответственные за грусть. Когда мозг приходит в то же состояние, что у рассказчика, он отправляет сигнал в двигательные зоны, и мы готовимся подобающим образом отреагировать. Таким образом, изначальное восприятие направляет наше поведение.

Нейронные сети, ответственные за восприятие и действие, оперируют одним и тем же языком сигналов. Этот общий код позволяет почти мгновенно переходить от первого процесса ко второму. Когда мы видим эмоцию на чьем-то лице, слышим интонацию или обращаем внимание на какую-то историю, в нашем мозге мгновенно возбуждаются нейроны, раскрывающие суть заложенного в воспринятых сигналах сообщения.

Открытие этого общего кода предвосхитил Чарльз Дарвин, который еще в 1872 году написал трактат об эмоциях, до сих пор пользующийся уважением ученых. Хотя Дарвин считал эмпатию фактором, способствующим выживанию, в популярных искаженных трактовках его эволюционных идей природу преподносят как “кровавый мир когтей и зубов” (так выразился Теннисон относительно беспрестанной выбраковки слабых). Такой образ мил социальным дарвинистам: они искажают идеи Дарвина, чтобы научно обосновать жадность.

Дарвин считал, что любая эмоция предрасполагает организм к тому или иному действию: страх побуждает замереть или бежать, гнев – сражаться, радость – обнять, и так далее. Исследования с применением нейровизуализации показали, что на нейробиологическом уровне он был прав: любая эмоция означает побуждение к действию.

Нижний путь переводит эту связь между чувством и действием на межличностный уровень. Например, если мы видим, как человек проявляет испуг – пусть даже только движениями или позой, – в нашем мозге активируется нейронная сеть страха. Одновременно с этим эмоциональным заражением возбуждаются зоны мозга, ответственные за действия, продиктованные страхом. И так с любой эмоцией, будь то гнев, радость, печаль или что-то еще. Таким образом, эмоциональное заражение не ограничивается простой передачей чувств, оно автоматически готовит наш мозг к соответствующим действиям.